Смысл и назначение истории. Пер с нем

Теперь образованность означает
нечто,
 никогда не получаю­
щее формы,
а стремящееся в чрезвычайной
 интенсивности выйти 
из пустоты,
к которой постоянно
 возвращаются.
Появляются
 ти­
пичные оценки.
Люди пресыщены уже тем, что они только что ус­
лышали; поэтому они все время ищут нового, привлекающего их 
уже самой новизной. В нем приветствуют изначальное, которого 
ждут, и вскоре отворачиваются от него, ибо оно нужно только как 
сенсация. В сознании того, что наступила эпоха, формирующаяся 
как новый мир, где прошлого уже недостаточно, люди охотно дают 
наименование нового тому, что хотят сделать значимым: новое 
мышление, новое ощущение жизни, новая культура тела, новая 
деловитость, новое хозяйствование и т. д. Утверждение «нечто
 но­
во»
является позитивной оценкой, не новопренебрежительной. Да­
же если сказать нечего, есть ведь рассудок, который можно занять 
решением сложных задач как объектом преодоления; утвержде­
ние, что человек
 интеллигентен
становится оценкой, которая те­
перь заменяет духовное бытие возможной экзистенции. Нет чело-
359 

---

веческой близости, нет любви, есть только польза; товарищи и 
друзья выступают в абстрактной теории или служат сиюминутным 
целям существования; отдельный человек ценится в качестве
 ин­
тересного,
не в качестве самого себя, а как раздражитель; раздра­
жение прекращается, как только он больше не удивляет.
 Образо­
ванным
называется тот, кто обладает способностью ко всему это­
му, являет себя новым, интеллигентным и интересным. Сфера этой 
образованности —
 дискуссия,
которая сегодня стала массовым 
явлением. Однако дискуссия могла бы вместо удовольствия, 
упомянутого выше в трех оценках, дать подлинное удовлетворе­
ние лишь в том случае, если она служит подлинной коммуника­
ции в качестве выражения борьбы верований или сообщения 
опыта и знания, принадлежащих совместно конституированному 
миру. 
Массовое распространение знания и его выражения ведет к
 из­
нашиванию
слов и фраз. В хаосе образованности можно сказать 
все, но так, что, собственно говоря, ничего не имеется в виду. Неоп­
ределенность смысла слов, более того, даже отказ от отвлеченно­
сти, которая только и соединяет дух с духом, делает существенное 
понимание невозможным. Когда внимание к подлинному содержа­
нию утрачено, в конце концов сознательно обращаются к
 языку как 
языку,
и он становится предметом намерения. Если я смотрю на 
местность через стекло и это стекло становится мутным, то я все 
еще вижу, но если я вставляю стекло в глаз, я не вижу больше ниче­
го. Сегодня избегают воспринимать через язык бытие, более того, 
бытие подменяется языком. Считая, что бытие «изначально», избе­
гают всех привычных слов, прежде всего высоких слов, которые 
имели и могли иметь содержание. Непривычное слово и непривыч­
ное расположение слов должны симулировать изначальную исти­
ну, способность быть новым в словах, глубину. Дух как будто пре­
бывает в новых наименованиях. На мгновение поразительное свой­
ство языка приковывает внимание, но вскоре и оно теряет значение 
или оказывается личиной. Сведение к языку кажется судорожным 
усилием найти в хаосе образования форму. Таким образом, сегодня 
проявление образованности, которая заменяет действительность, 
либо
 расплывчатые
высказывания любыми словами, либо разго­
ворчивость становятся
 манерой речи.
Центральное значение языка 
для человеческого бытия стало вследствие искажения направлен­
ности внимания фантомом. 
В этом неудержимом разложении усиливаются возможности 
образования, обнаруживаются пути к