Часть 1. Ко н ф у ц и й . Ж и зн ь и учение
|
27
|
жизненную позицию. Неизменным в человеке долж но при этом оставаться только твердое намерение не покидать общество и общественную деятельность.
Конфуция, как это ни странно, натуру довольно эмоциональную и достаточно импульсивную, иногда покидало и это намерение, и тогда он готов был оста вить Китай и уплыть в море или поселиться где-ни будь у «варваров». Именно поэтому, на наш взгляд, Конфуций и оценил столь восторженно приведен ные строки из «Книги песен». Подобное понимание их, кстати, позволяет провести полную параллель между тем, что советует Конфуцию несущий соломен ную корзину, и тем, о чем поет рыбак, увещевав ший знаменитого чуского поэта Цюй Юаня (340— 278 гг. до н. э.) в «Чуских строфах» («Чу цы»),
«Чу цы» эта ситуация описывается следующим образом. Старик-рыбак повстречал на берегу реки знаменитого поэта, который, находясь в изгнании, переживал тяжелый душевный кризис и был на грани самоубийства. Неизвестный автор этого про изведения так описывает великого поэта в момент его душевного кризиса: «Мертвенно бледен был лик его, и тело — сухой скелет». Наделенный высшей мудростью рыбак, вникнув в ситуацию, попытался объяснить Цюй Юаню, что часть вины в том, что он оказался в столь плачевном состоянии, лежит на нем самом, и посоветовал поэту «идти вместе с миром вперед», а если нужно, то и «вслед миру сменить свой путь». Наиболее полно свою жизненную пози цию старик-рыбак выразил в знаменитых строках о «Цанланской воде», вошедших в золотой фонд ки тайской духовной культуры. В переводе академика
М. Алексеева они «звучат» так:
Когда чиста Цанланская вода-вода,
В ней я могу мыть кисти моей шапки,
28 А. С. Ма рт ы н о в. КОНФУЦИАНСТВО
Когда ж грязна Цанланская вода-вода, В ней я могу и ноги свои мыть... —
Вряд ли надо убеждать читателя, что старик-рыбак советует Цюй Юаню то же самое, что сове товал прохожий с соломенной корзиной игравшему на литофоне Конфуцию. Смысл этих советов можно свести к презренному конформизму, но можно рас ценить и по-другому. Исследователи давно обратили внимание на различную судьбу ключевых личностей мировой культуры: Сократ выпил цикуту, Христа рас пяли, тогда как Учитель Шакья спокойно прожил свой жизненный срок. Похожая судьба и у Конфуция. Вряд ли это можно считать случайностью. Скорее, здесь проявились различия в фундаментальных ори ентациях культур: одни полагали, что жизнь на столько лишена всякой ценности, что никакой вид самопожертвования значения не имеет, другие счи тали свою жизнь важнейшей ценностью, поэтому са мопожертвование приобретало в их глазах глубокий смысл, тогда как третьи скромно и неколебимо веро вали в то, что индивидуальная жизнь, жизнь на этой земле и в своей семье представляет собой высшую ценность. За исключением некоторых особых случаев, которые, как известно, лишь подтверждают общее правило, китайская культура не была склонна припи сывать героическому самопожертвованию слишком большую ценность, выходящую за рамки персональ ного этического кодекса. Скорее она предпочитала развивать в своих носителях искусство выживать в любых обстоятельствах. Это же относится и к более частному вопросу об общественной деятельности, ко торый решали и Конфуций, и Цюй Юань. Высшая мудрость в лице таинственных персонажей — от шельника с мотыгой, прохожего с корзиной и ста-рика-рыбака — советовала им не противопостав
Do'stlaringiz bilan baham: |