опустил. Выхватить его не составляло труда, и скорее всего мне удалось бы
вытащить револьвер из-за пояса, но я этого не хотел. Рассчитывал, что болезнь сама
разберется с мистером Биллом Теркоттом. Я действительно считал, что проблем не
возникнет. Видите, как легко забыть об упрямстве прошлого?
— Поэтому он увез тела в лес, похоронил и объявил, что они сбежали.
Серьезного расследования, конечно, не проводилось.
Теркотт отвернулся и сплюнул.
— Он происходил из уважаемой в Дерри семьи.
Мои родители приехали из
долины Сент-Джона в старом, ржавом пикапе, когда мне было десять, а Кларе —
восемь. Французская шваль. Как думаешь?
Я думал, что Дерри в очередной раз показал себя — вот что я думал. И пусть я
понимал любовь Теркотта и сочувствовал его утрате, он говорил о давнем
преступлении. А меня больше заботило другое, до которого оставалось менее двух
часов.
— Вы подсунули мне Фрати, да? — Я и так знал ответ, но испытывал
разочарование, потому что принял Фрати за дружелюбного горожанина, решившего
поделиться местными сплетнями за пивом и жареными ломтиками лобстера.
Ошибся. — Ваш приятель?
Теркотт улыбнулся — точнее, скорчил гримасу.
— Чтобы я дружил с богатым жидовским ростовщиком? Смех да и только.
Хочешь послушать маленькую историю?
Я
глянул на часы и понял, что время еще есть. А пока Теркотт говорит, вирус
работает. Я намеревался прыгнуть на Теркотта, едва он первый раз согнется, чтобы
блевануть.
— Почему нет?
— Я, Даннинг и Чез Фрати одного возраста — нам по сорок два. Ты в это
веришь?
— Конечно. — Но Теркотт, которому жилось тяжело (и который заболевал,
пусть и не хотел этого признавать), выглядел лет на десять старше и Даннинга, и
Чеззи.
— Когда мы все учились в выпускном классе старой Объединенной школы, я
был помощником тренера футбольной команды. Тигр Билл — так они меня звали.
Круто, правда? Я пытался попасть в команду и в девятом классе, и в десятом, но оба
раза пролетел. Слишком худой для нападающего, слишком медлительный для
защиты.
История моей гребаной жизни, мистер. Однако я любил игру и не мог
позволить себе дайм на покупку билета — в моей семье денег не водилось, —
поэтому стал помощником тренера. Звучит солидно, но ты знаешь, что означала эта
должность?
Разумеется, я знал. В жизни Джейка Эппинга я был не мистером Риелтором, а
мистером Старшие Классы, и кое-что оставалось неизменным.
— Подай-принеси.
— Да, я приносил им воду. И держал ведро, если кто-то блевал после пробежек
в жаркий день, и относил шлем в ремонт. Опять же, оставался на поле, чтобы
собрать оставленную ими амуницию, и в душевой подбирал с пола их грязные
носки.
Он поморщился. Я представил, как его желудок
превращается в яхту в
бушующем море. Вверх она идет, други мои… а потом штопором ввинчивается
вниз.
— И вот однажды, в сентябре или октябре тридцать четвертого, после
тренировки, я в одиночестве брожу по полю, собираю накладки, и эластичные
бандажи, и все прочее,
что обычно остается после них, складываю в тележку на
колесиках — и вдруг вижу Чеза Фрати, бегущего через поле, роняя учебники, а за
ним гонятся мальчишки…
Господи
, что это?
Он повернулся, его глаза выпучились на бледном лице. Вновь я мог попытаться
отнять у него револьвер — штык точно бы отнял, — но не сделал этого. Его рука
опять потирала грудь. Не живот, а грудь. Мне бы сделать из этого определенные
выводы, но я думал о многом другом. В том числе и о его истории. Это проклятие
читающих людей. Нас можно соблазнить хорошей историей в самый неподходящий
момент.
— Расслабьтесь, Теркотт. Дети запускают шутихи. Хэллоуин, помните?
— Что-то мне нехорошо. Может, с вирусом ты прав.
Пойми он, что болезнь способна вывести его из строя, мог бы совершить что-то
поспешное.
— Забудьте про вирус. Расскажите о Фрати.
Он ухмыльнулся. На
его бледном, потном, заросшем щетиной лице ухмылка
выглядела пугающе.
— Старина Чеззи бежал как дьявол, но они догоняли его. В двадцати ярдах за
стойками ворот на южной стороне поля находился овраг, и они столкнули его туда.
Ты удивишься, узнав, что среди них был Фрэнки Даннинг?
Я покачал головой.
— Затем они спустились в овраг, начали толкать его, пинать, отвешивать
оплеухи. Я закричал, требуя, чтобы они это прекратили, и один поднял голову и
крикнул мне: «Спускайся сюда и заставь нас, гондон. Получишь двойную порцию».
Я побежал в раздевалку,
сказал футболистам, что банда подонков избивает
мальчишку и, может, они это остановят. Плевать они хотели на то, что кого-то
избивают, но подраться любили. Выбежали из раздевалки, некоторые в одном
нижнем белье. Хочешь узнать самое забавное, Амберсон?
— Конечно. — Я вновь глянул на часы. Без четверти семь. В доме Даннингов
Дорис, наверное, мыла посуду и смотрела по телевизору «Хантли-Бринкли».
— Куда-то опаздываешь? — спросил Теркотт. — Уходит гребаный поезд?
— Вы хотели рассказать что-то забавное.
— Ах да. Они пели школьный марш! Как тебе это нравится?
Перед моим мысленным взором возник десяток полуодетых здоровенных
парней, бегущих через поле в надежде помахать кулаками и поющих:
Do'stlaringiz bilan baham: 
