…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Вперед,
«Тигры Дерри», наш флаг впереди.
Действительно, выглядело забавно.
Теркотт увидел мою улыбку и ответил своей. Натянутой, но искренней.
— Футболисты врезали паре ублюдков от души. Не Фрэнки Даннингу. Этот
бздун увидел, что их слишком много, и дал деру в лес. Чеззи лежал на земле,
держась за руку. Сломанную. Все могло закончиться гораздо хуже. Если б не
футболисты, он бы наверняка оказался в больнице. Один из них смотрит на него, а
потом легонько пинает, как иной раз пинаешь коровью лепешку, в которую чуть не
вляпался, и говорит: «И мы бежали сюда, чтобы спасти сало жиденка?» Они
заржали. Потому что это вроде шутки, понимаешь? Еврейский мальчик? Сало? —
Теркотт уставился на меня сквозь патлы поблескивающих «Брилкримом» волос.
— Понимаю, — кивнул я.
— «Да что с того, — говорит другой. — Я надрал пару задниц, и это меня
устраивает». Они вернулись в раздевалку, а я помог Чезу выбраться из оврага. Отвел
его домой, тревожился, что он лишится чувств или что-то в этом роде. Я боялся, что
Фрэнки с друзьями вернутся, но не бросил его. Даже не знаю почему. Тебе бы
увидеть дом, в котором он жил, — гребаный дворец. Ломбарды, выходит, приносят
прибыль. Когда мы пришли туда, он меня поблагодарил. От всего сердца. Чуть не
плакал. «Да ладно, — говорю я. — Терпеть не могу, когда вшестером на одного». И
это правда. Но ты знаешь, что говорят про евреев: они не забывают ни долга, ни
услуги.
— И вы попросили его выяснить, что я тут делаю.
— Я и так знал, что ты делаешь, дружище. Просто хотел убедиться. Чез
посоветовал мне оставить тебя в покое. По его мнению, ты хороший парень. Но
когда дело касается Фрэнки Даннинга, я никого не оставлю в покое. Никто не
связывается с Фрэнки Даннингом, кроме меня. Он 
мой
.
Теркотт скривился, снова потер грудь. И на этот раз до меня дошло.
— Теркотт… крутит живот?
— Нет, грудь. Зажимает.
Мне это не понравилось, тут же пришла мысль: 
Он тоже в нейлоновом чулке.
— Сядьте, а не то упадете. — Я шагнул к нему.
Он вытащил револьвер. Кожа между сосками — в том месте, куда могла войти
пуля, — безумно зачесалась. 
Я мог разоружить его,
подумал я. 
Конечно же, мог. Но
нет, хотел дослушать историю. Хотел узнать.
— Это 
ты
сядь, братан. Угомонись, как пишут в комиксах.
— Если у вас сердечный приступ…

---

— Нет у меня никакого гребаного сердечного приступа. А теперь 
сядь
.
Я сел и смотрел снизу вверх, как он приваливается к гаражу. Его губы стали
синюшными, а это никак не сочеталось с хорошим здоровьем.
— Чего ты от него хочешь? — спросил Теркотт. — Вот что я хочу знать. И это я
должен
узнать, прежде чем решу, что с тобой делать.
Я тщательно продумал ответ. Словно от него зависела моя жизнь. Может, и
зависела. Я не думал, что Теркотт способен на хладнокровное убийство, что бы 
он
там ни говорил, иначе Фрэнк Даннинг давно уже покоился бы рядом со своими
родителями. Но в руке Теркотт держал мой пистолет и крайне неважно себя
чувствовал. Мог нажать спусковой крючок случайно. А та сила, которая хотела
оставить все как есть, могла ему в этом посодействовать.
Если бы я рассказал все правильно, другими словами, опустил невероятное, он
мог мне поверить. Потому что уже верил. Знал сердцем.
— Он собирается снова это сделать.
Теркотт хотел было спросить, о чем я, потом его глаза округлились.
— Ты хочешь сказать… ее? — Он посмотрел в сторону изгороди. До этого
момента я не мог утверждать, что он знает, чей там дом.
— Не только ее.
— Одного из детей?
— Не одного — 
всех
. Сейчас он пьет, Теркотт. Загоняет себя в слепую ярость.
Ты знаешь об этих его приступах, верно? Только на этот раз он не собирается
заметать следы. Ему наплевать. Ярость копилась с того последнего раза, когда Дорис
решила, что с нее хватит, и выставила его за дверь. Ты это знаешь?
— Все знают. Он живет в пансионе на авеню Любви.
— Он пытался добиться ее расположения, но его обаяние больше не работает.
Она хочет с ним развестись, и теперь, понимая, что ее не отговорить, он собирается
развестись с ней при помощи молотка. А потом точно так же развестись с детьми.
Он, нахмурившись, смотрел на меня. С пистолетом в одной руке и штыком в
другой.