Топволдиев К.А.
ФерГУ, Фергана
Ориентализм И.А. Бунина
Мировоззрение Бунина настойчиво уводило его от социального
мира к контрастам Востока. Поэт изображает пастуха/крестьянина в
момент «бытового» действия или размышления о мудрости
устроенного на земле. Внимательный и наблюдательный Бунин в
выжженной степи, у рваных палаток, в плодородной дельте Нила
умудрился почти ни разу не заметить и не написать о согбенной над
хлопковым кустом или виноградной лозой спине труженика, равно как
и о властной длани всесильного арабского шейха. Но, попросту уходя
от изображения противоречий бедности и богатства, столь точно
вскрытых им в российской деревне, «отдыхая» на Востоке от острых
социальных
впечатлений
отечественного
неупорядоченного
жизнеустройства, Бунин в узких рамках избранных им проблем не
оставался безучастным к судьбе арабского народа как нации. И тема
угнетения все же звучит в его цикле — звучит в том национальном
ключе и с той остротой и значительностью, с какой это угнетение
воспринималось самими арабами, чье национальное чувство было
оскорблено и попрано сапогом английского солдата, хозяйничавшего
на их земле.
В стихотворении Бунина «Каир» невнимательного читателя
могут привлечь краски пейзажа, точные детали жизни большого
города на краю пустыни, воздух душного Востока. Но пристально
вглядываясь и сопоставляя, замечаешь, что краски здесь идут не
только от воспринимаемого взором, но и от более глубокого
эмоционально-обостренного впечатления, особенно точно и мрачно
выраженного в строках, обрамляющих все стихотворение. В первой
говорится об английских солдатах в каирской крепости. В последней
— о мертвом Ра. Поколеблено главное — чувство национальной
независимости и – в связи с этим — догмы затверженного
мироустройства. И снова Бунин преображается в мусульманина — в
скорбящего араба, выражая это здесь не только «впрямую», в жестких
и коротких формулах зачина («Английские солдаты с цитадели Глядят
на Нил...») и концовки («Бог Ра в могиле. В яме»).
Кажущиеся простой констатацией реалии мира природы и
человеческого мира — звуки, цвета, физические ощущения — важны
не как доказательство мастерства Бунина-живописца или знатока
тонких и точных деталей восточного быта и миропорядка. Сквозь них,
или, вернее, в них самих пробивается сдержанный, но мощный,
вырастающий до символической образности, всплеск трагических
эмоций, связанный со скорбью и обнаженной печалью не личного, а
общенационально-ощутимого плана. Так возникает и развивается еще
один аспект изображения арабского мира в восточной поэзии Бунина.
Так рождаются преисполненные глубокого чувства человеческого и
национального достоинства превосходные строки: «Мы не купцы с
базара. Мы не рады, Когда вступает пыльный караван В святой
Дамаск, в его сады, ограды: Нам не нужны подачки англичан...» [1. С.
120].
205
Слова, сказанные Горьким и Блоком об этой стороне таланта
Бунина, можно отнести и к его восточным стихам. «У этого Бунина
очень тонкое чутье природы и наблюдательность есть. Так знать и
любить природу, как умеет Бунин, мало кто умеет. Благодаря этой
любви, поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и звуковые его
впечатления богаты» [5. С. 141]. Отсюда — столь совершенная
выразительность, ясность, точность, классическая пластика, живая
человеческая наполненность картин и зарисовок природы «арабского
цикла», почти невиданные даже у больших поэтов начала ХХ века,
воспринимавших
ориентальный
пейзаж
чаще
как
способ
самовыражения, чем как аспект воспроизведения реалистической
среды.
Бунинский восточный пейзаж в эстетической системе «арабского
цикла» постоянно сцеплен с целым комплексом национально-
конкретных, открытых антиэкзотистских деталей
(«Там глыбы желто-
пепельных камней, Забытые могилы в океане Нагих песков»; «Долина
серая, нагая, ак пах осла...»)
,
традиционных Восточных
художественных клише
(о вершине Джебель-эль-Шейх: « ак белый
шелк сияет твой бурнус Над синевой далекого Ливана...»)
;
своеобразные краски пустыни
(«... Пески, страна Нагих бугров. На
золоте востока Четка и фиолетова она...»)
.
«Мертвая тишина кругом и сквозная горячая тень над головою,
— описывает Бунин пустыню в очерке «Страна Содомская». — Мысли
беспорядочны, смутны, но стремятся все к одному — связать то
простое, что перед глазами, с страшным прошлым этой пустыни» [3.
С. 395].
Взгляд Бунина на природу Востока сопровождается вот такой
непрерывной работой мысли, сопоставляющей, ассоциирующей
впечатление и воспоминание, устанавливающей связи явлений,
ищущей во «внешности» ориентального пейзажа разгадку тех или
иных обстоятельств жизни и быта или свойств характера восточного
человека.
Так, в очерке «Храм солнца», описывая «горбатый вал Ливана...
весь в продольных белых лентах», Бунин замечает: «Я глядел и вдруг
снова вспомнил талес подобие древнейшей кочевой одежды. Вот
откуда все эти пегие хламиды, раскиданные по Востоку, и даже
полосатая чересполосица мраморов в мечетях! Все отсюда, из
исполинского развала этих ни на что не похожих гор» [3. С. 399—400].
То, что мы выше говорили о подготовленности Бунина к
национальной трансформации, о продолжении и развитии в восточных
стихах общих тенденций его национального творчества, о
неразделенности эстетического взгляда художника на мир Запада и
Востока, взятых в их внутренней, человеческой сущности, — с
большой цельностью и художественной последовательностью
выражено и в воссозданном им живом мире восточной природы.
Отношение европейского поэта к Востоку, к сегодняшнему и
завтрашнему дню его народов обычно тонко выявляется в
произведениях глубинного ретроспективного плана. «Как древен этот
смуглый люд, орошающий поля, едущий по долинам на осликах,
отдыхающий вместе с буйволами под жидкой тенью смоковниц», —
пишет Бунин в своем очерке «Дельта». Прошлое Востока, история
религиозных учений оживает в бунинской поэзии при всей ее
«внеисторичности», в стихах о природе его привлекают, в первую
очередь, не история и молитвы, а душа человеческая.
В этом символически-мысленном рукопожатии братьев —
главный смысл и ценность всей ориентальной поэзии Бунина,
действительно, сделавшего мир Востока «своим» — и не только
своим: приблизившего его к людям родины на все времена.
Do'stlaringiz bilan baham: |