Давайте сделаем некоторые философские выводы из систе- мы категорий поздних моистов. Что у нас получается, если мы примем, что «польза» и «вред» определяются через «желания» и
«неприязни»?
«Польза» – это радость при получении. «Вред» – это нена- висть/неприязнь при получении. То есть если ты получил что-то и радуешься этому, то это «полезно», если наоборот, не радуешься, –
«вредно». Моистская «радость» – это видоизмененное «желание», поскольку обычным антонимом ему выступает как раз тот иеро- глиф «ненависть». Поэтому «полезное» – это как бы то, что сохра- няет наше желание (в виде «радости» от обладания этой вещью).
«Любовь» – это желание пользы и нежелание вреда ради са- мого человека, т. е., перефразируя с учетом определений «поль- зы» и «вреда», – это «желание» продолжения бытия «желания» и «нежелание» «нежелания» («желание» окончания или не на-
чинания бытия «нежелания»). «Долг/моральность» – это потен- циальная способность принести «пользу», т. е. возможность или способность продолжить бытие «желания» или кончить «нежела- ние». Таким образом,
моистская этика это этика длящегося «желания». Это эти- ка самоподдерживающего желания, этика вечного желания. Если учесть моистское определение «покоя» (пин 平 ) как «отсутствия
желаний и неприязней», можно заключить, что моистская этика –
это этика вечного беспокойства;
в моистской этике нет понятия «добра» (шань 善 ). Моист- ская этика – это не этика добра. Синоним «желания» – си 喜 «ра- дость». Конечная цель моистов – это, как говорится в ИК 2, – тянь ся чжи ли хуань 天下之利驩 «польза и веселье Поднебесной». То
есть «радость» и «веселье» всей Поднебесной. Более того, радость
и веселье коннотируют с «красивым» (поскольку антоним для него – все тот же иероглиф у/э 惡 «неприязнь/некрасивое/нена- висть»). Таким образом, моистская этика – это этика не добра, но
радости и красоты;
но моистская любовь бесчувственна, отстранена. И «ра- дость» их нерадостна (потому что она, например, не считает «му- зыку» и развлечения полезными), поэтому этика моистов это очень странная этика хладнокровной «радости» и «красоты»;
кроме того, это этика, которая существует в реальном мире, где приходится предпочитать большее меньшему. То есть «ра- дость» большего количества индивидов – «радости» меньшего ко- личества. Вкупе с выхолощенностью моистского понимания «люб- ви» как простого желания пользы, свободного от всякого теплого чувства, это фактически выливается в то, что «если полезность смерти [и] жизни одна – нечего выбирать [между ними]» (ИК 6), т. е. это этика, приносящая «человека» в жертву хладнокровной
«радости» и «красоте». «Польза» имеет тенденцию отчуждаться от «человека», который ей наслаждается (ты делаешь нечто «по- лезное» (самоубийство), что впоследствии никак не сможешь по- чувствовать (оно не принесет тебе ни радости, ни отвращения, по- тому что ты будешь мертв); фактически это делает всю моистскую систему противоречивой). И сам «человек» тут (в особенности не другой человек, а «я сам»), для которого вроде бы существует мо- истская «польза», совершенно теряется.
Do'stlaringiz bilan baham: |