|
«Из числа любителей рассуждать Хуань Туань и Гунсунь Лун внушали людям изощренные мысли и заставляли их изменять свои мнения. Они умели победить людей на словах, но не могли покорить их сердца – в этом заключалась их ограниченность…»67
Победа на словах, но бессилие покорить сердце очень ярко ил- люстрирует известнейшая история о том, как софист Гусунь Лун совершенно безуспешно пытался провести свою белую лошадь без пошлины через пограничную заставу некого княжества, доказывая ее начальнику, что «белая лошадь – не лошадь». В конце истории обычно говорится, что у начальника заставы не было аргументов переспорить Гунсунь Луна, но лошадь без пошлины он все равно не пропустил. Слова, не связанные с реальностью, оказывались
бесплодны. Поэтому-то бянь чжэ 辯 者 «спорщики» – то, как их
называли сами древние китайцы, – было название не лестное, а
скорее презрительное и ругательное.
Однако за всеми уничижительными характеристиками «софи- стов» проскальзывает их отличие в понимании «спора» по срав- нению с моистами. Моистское «обоснование по ассоциации» не- уловимым образом напоминает западную логику или даже какую- то форму силлогистики, и моисты действительно даже приводят пять абстрактных схем параллельных конструкций (ИО 13–18), с которыми может быть согласен или не согласен оппонент. Но если разбирать конкретные примеры переходов от одних выражений к другим, которые моисты классифицируют в пять схем, то здесь довольно интересную особенность заметил Ч.Хансен, согласно
67 Чжуан-цзы: Даосские каноны. С. 313.
которому эти пять схем – это пять форм одношагового алгебропо- добного вывода с целью проверить, всегда ли при этом алгебраи- ческом выводе (т. е. добавлении одного и того же элемента к двум сторонам исходного суждения типа «это есть то») производит со- хранение «допустимости», т. е. корректности предложений. И мо- исты отвечают – нет, не всегда. Бывают случаи типа «[э]ти и не та- кие» и случаи типа и «не [э]ти и такие» (где элемент прибавлен, но
«допустимым» оказывается отрицание этого предложения), когда мы можем утверждать, что «разбойник – человек», но «убить раз- бойника – не убить человека», и «петушиные бои – не петухи», но
«любить петушиные бои – любить петухов»). Моисты показывают, что при определенных условиях что-то может быть выведено из чего-то при сохранении «допустимости», но при иных условиях
«допустимость» теряется. Хансен убедительно показал, что мои- сты изначально изучают не выводные возможности языка, но гра- ницы допустимости параллельных конструкций. И их вывод, по их же собственным словам, не гарантирует необходимой правиль- ности своих результатов (ИО 12). По всей видимости, стремление найти во всем форму, параллелизм, подчинить текст норме, кото- рую еще к тому же можно гармонично выразить графически, было для моистов определяющим в их исследовании, и это стремление они исчерпали до конца, попытавшись формализовать даже то, что к формализации не годится – идиоматические выражения. Запад- ный логик избегает идиом. Он изменяет язык так, чтобы по форме в нем можно было судить о содержании, и только после этого начи- нает работать с таким языком. Недаром современная логика под- черкивает, что имеет дело с искусственными языками. Моист же не изменяет естественный язык, а наоборот, пытается распростра- нить норму и на ненормируемое, формализовать идиоматические выражения, выделяя их в отдельные типы параллелизмов. И стал- кивается с закономерной проблемой – не всегда параллелизм га- рантирует правильность обоснования.
Софистов вдохновил изначальный моистско-конфуциан- ский посыл – знание добывается в споре, но их не остановили неудачи и осторожное отношение моистов к языку. Чтобы обо- сновать идею, что любое знание добывается в «споре», они пы- таются по-иному разрешить неудачу моистов. Но выбирают иную стратегию – не изменить язык, но изменить отношение к
языку. Выражая дух своеобразного гипертрофированного моизма (одним только «спором» обосновывается все!), они будто гово- рят – если мы не можем предложить незыблимые «стандарты» и «критерии» для правильного использования языка, значит, это и не нужно делать! Значит, мы должны каждый раз для каждого
«спора» использовать свои «стандарты» и «критерии», а может быть, и несколько разных в ходе одного «спора». Если использо- вать фундаментальную подвижность языка, чтобы показать, что любые различения безосновательны и иллюзорны, тогда «все» будет «одним», а «одно» – «многим», и легко можно будет до- казать другому свою точку зрения – и, согласно общему древне- китайскому убеждению, что слова влекут действия – заставить другого действовать так (правильно), как нужно тебе. Если, ис- пользуя «анархию стандартов» доказать, что «белая лошадь» не
«лошадь», ее можно будет перевести через пограничную заставу. Уже в эпоху Хань «спорщиков» стали называть иначе – «школа имен». Одновременно появилось другое название – син-мин чжи
цзя 形 (как вариант встречается 刑) 名之家 «школа форм и имен»,
но это название и лежащую за ним концепцию обычно ассоции-
руют с легизмом, что еще раз иллюстрирует: софисты и легисты – это плоды одного древа!
Кто же были эти любители поспорить?
Do'stlaringiz bilan baham: |
