Посвящаю моёй матери

Пет, не ему поработить, о море,
Простор твоих бушующих валов!
Твое презренье тог узнает вскоре,
Кто землю в цени заковать готов.
(IV, 179, 180. Перевод В. Левикп)
Некоторые пз этих строф вдохновили пушкинское
стихотворение «К морю», написанное после смерти Байрона
и рисующее всем памятный его образ.
Глубокое чувство природы, любовь ко всему прекрас-
ному в пей и в искусстве, ее воспевающем, гордость за
велпкое прошлое и возмущение печальпым настоящим,
призывы к освобождению человечества — в Италии и за ее
пределами — снова вызвали общий восторг.
Хотя стиль и язык Байрона остаются классицисти-
ческими, вся структура поэмы противоречит нормам клас-
сицистического эпоса. Слишком явно было снова преобла-
дание субъективно лирической стихии. Она же главен-
^ь В подлиннике:
... И ш уоиг тетопез сЬуе11
А ЬКои^ЬЬ \у!псЪ опсе \уаз Ь1з ... поЬ т уат
Не \уоге Ыз запс1 а 1 - зЬооп апс! зсаПор зЬе11;
Гаге\уе1П \уНЬ Ыт а1опе тау гез1 Ьке рат,-
II зисЬ (Дюге \уеге — ш1Ь уои 1Ье тога! оГ Ыз з1гат!
(.IV, 186)
ствует в малом эпическом жанре — в написанной почти
одновременно «Оде к Венеции» и в ранее созданной «Жа-
лобе Тассо».
Вместе с тем нельзя не заметить, что лирические стихи
Байрон в Италии писал как бы неохотно — за семь лет
десятка полтора и среди них еще меньше таких, которые
напоминали о прежних успехах. Вполне очевидно, по пе-
мпогим удачам, что поэт пе утратил мастерства лирика.
Видимо, он ставил перед собой другие задачи. Он так мало
значения придавал своим стихам этих лет, что при жизпи
опубликовал только два из пих, вместе с четвертой песиыо
«Чайльд-Гарольда», с которой опи тематически связаны⁹.
Он жаловался (в стихотворении «К графнпе Блессипг-
тон» — То 1Ье Соип1езз о$. ВЬззт^оп, 1823), что сердце
его превратилось в прах, что он утратил вдохновение. Это
опровергается, одпако, необыкновенной интенснвностыо
п разнообразием его творческого труда в те годы и живой
прелестью нескольких его стихотворений. Они нравятся
читателям XX в. своей простотой и отсутствием ораторско-
го пафоса.
Одно обращено к Томасу Муру (То ТЬошаз Мооге,
1817) и счастливо сочетает привязанность к пеизменпому
другу с дерзким вызовом врагам:
Лодка встала у причала,
И на рейде ждет фрегат...
Но поднять бокал сначала
За тебя, мой Том, я рад.
Расставаться жаль с друзьямп,
Презираю я врагов...
Под любыми небесами
Я к любой судьбе готов.
(Перевод Б. Томагиевскосо)
Искренность п непритязательность тона, серьезпого и
шутливого вместо, словно подтверждаются метрической
свободой, перепадами ритма (особенпо от первой строфы
ко второй), придающими всему стихотворению разговор-
ную непринужденную нптопацшо.
⁰ Первое — перевод с пспапского («Печальная баллада об осаде п
завоевании Альямы» — А уегу тоигп1'и1 Ва11а(1 оп Цю Й1с^е апс1
Сопдиез1 о! АШаша), второе — перевод с итальянского (сопет «О
монахине» - Оо а N1111),
Другое, в разрез с традицией, говорит о любви, кото-
рой «приходит срок от счастья отдохнуть», об ограничен-
ной способности человека к подлинно захватывающему
чувству. Грусть без патетики, сожаление без упрека, неж-
ность без привычных уверений, отказ от принятых поэтиз-
мов п классических размеров и в то же время строгая
композиционная замкнутость отличают это стихотворе-
ние и решительно опровергают распространенное среди
английских литературоведов мпенпе о технической сла-
бости байроповского стиха:
Не бродить нам вечер целый
Под луной вдвоем,