Посвящаю моёй матери

{Перевод Л. Я. Толстого)
Подобно подавляющему большинству лирических про-
изведений Байрона, это стихотворение сочетает глубину
мысли с интенсивностью чувства: меланхолия поэта рас-
пространяется даже на звездное небо, сияющее над ним,
придавая его переживаниям вселенский характер. Проек-
ция своего «я» во вне, огромная спла, с которой Байрон
воплощает характерное для романтиков лирическое миро-
восприятие, определяет его место в истории европейского
романтизма. Как во всех лучших стихах Байрона, в стро-
ках, посвященных печальной звезде, из зрительного обра-
за — дрожащего света звезды, не рассеивающего, а подчер-
кивающего окрестный мрак,— рождается обобщающая
мысль: воспоминание о свете прошлых лет не несет обнов-
ления, оно заставляет только больнее ощутить безотрад-
ность настоящего. Эта мысль очень близка знаменитым сло-
вам Франчески да Римини: «Нет большей горести, как
вспоминать о счастливых временах в несчастье».
Таким же отвлеченным от задаппоп юмы лирнтю-фн-
лософским излиянием является стихотворение «О если там
за небесами...» (И 1ЬаЬ ЫдЬ \Уог1с1). Оно написаио о том,
что всегда волповало Вапропа (и его друга Шелли) — о
бессмертии души. Поэт хотел бы в него верить — ведь эго
утепштельпая вера. Но сомнение гораздо сильнее. С точки
зрения ортодоксальной религии сама условпая форма
(«если там за небесами») уже кощупствеппа. Да и нужно -
то автору бессмертие лишь для того, чтобы соединиться на
небе с тою, с кем на земле он был разлучен, чтобы забыть
о страданиях, выпавших па его долю, как и на долю всех
смерти ых.
Сходные размышления, также носящие общефилософ-
ский характер, звучат и в стихотворениях «Когда наш прах
оледенит немая смерть» и «Все суета, сказал Учитель*)
(\У11еп Со1с1иезр \\тарз 1Ыз зиПепп^ с1ау; АН 13 УапКу,
заЛЬ 1Ье РгеасЬег). Оба онп навеяны Экклесиастом, по на-
правление мысли Байрона не религиозное, а мирское,
светское. Первое из пих даже ие имеет прямых параллелей
в библейском тексте, и поэт в сущности мечтает только о
свободе от земных пут; эта свобода представляется ему
возможной лишь с окончанием жизни.
Выход из тесных рамок чувственного бытия кажется
ему необходимым для того, чтобы расковаппый и неогра-
ниченный дух мог приобщиться высоких и вечных тайн
вселеппой — идея в сущности фаустовская, хотя Байрон в
то время еще драму Гёте не читал.
Ничего от традиционно религиозного мировоззрения
здесь иет — менее всего от христианских надежд па бла-
женство посмертного существования. Так же точно и вто-
рая из названных «мелодии» от имели библейского мудре-
ца выражает общие мысли о бренности и тщете жизпи, о
печали одинокой души.
Словами многострадального Нова «пронесся некий Дух
передо мной» (А 8рп-Ц раззей ЬеГоге те) Байрон говорит
о бессилии человека перед высшими силами, перед богом.
Эта мысль смущала его всю жизнь, но в своем позднейшем
творчестве он решптельпо восстал против такой концеп-
ции; да уже в самих этих «мелодиях», по верному замеча-
нию М. Кургпнян, «скорбь за людей, обреченных на стра-
да ппя, находящихся во власти грозных гт певедомьтх им
сил, не лишает Байрона гордой веры в'человека, в его
возможность бороться, противостоять враждебному

Ветхого завета
миру» ⁴¹.
Библейские мифы,
ситуации, исторические повествования, произведения во-
сточной мудрости, песнопения — великая пестрота сюже-
тов и жанров, представленных в Библии,— оказываются
для Байрона формой, в которую облекаются его сомнения
и философские поиски ⁴².
Библия была одной из любимых книг Байрона и сопро-
вождала его даже во время его последнего путешествия.
Такое пристрастие, однако, не свидетельствует о его рели-
гиозности. Характерно, что поэт был равнодушен к Ново-
му завету,— хотя многое из нравственного учения Христа
принимал. Его восхищала дикая поэзия Ветхого завета,
описанные здесь героические события, высокие страсти,
своеобразие отразившейся в Библии архаической этики.
Не забудем, что с тех пор, как начали появляться анг-
лийские переводы Библии, особспно перевод 1011 г., нео-
бычайно талантливый и поэтический,— Ветхий и Новый
завет стали повседневной духовной пищей каждого гра-
мотного аиглпчапппа. Библия так и называлась «Книга»
(ТЬе Воок — определенный артикль придает смысл «един-
ственная кпнга»). Начавшееся в это же время пуританское
движение (от слова ригиз — чистый) было направлено
одновременно на «очищение» церкви, нравов и полити-
ческой жизни от злоупотреблений власти, зпатп и высших
чинов церковной иерархии. Идеология пуританизма нало-
жила отпечаток па английскую революцию 40-х годов
XVII в., которая, по известному выражению Маркса, «ря-
дилась в библейские одежды» и проникнута «страстями и
иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета».
Па библейских мотивах строятся поэмы величайшего
поэта английской революции Джона Мильтона, и полити-
ческая оппозиция в Англии еще в XIX в. сочеталась с оп-
позицией религиозной, опиравшейся па библейскую тра-
дицию. Вдохновение, а главное, доказательства своей пра-
воты враги господствующей идеологии и религии искали
па страницах Священного писания. Поэтому язык Библии,
ее предания, пророчества и песни (псалмы) неотъемлемы
от развития английской мысли и, в частпости, революцион-
ной мысли.
У Байрона во многие библейские мотивы привносится
героическая тема или во всяком случае она заметно усили-
вается. Таково стихотворение «Дочь Иеффая» (1ерЬШа’з
БаидМег). Она добровольно приносит себя в жертву, что-
бы отец мог выполнить обет, данный богу, который ниспо-
слал ему победу над врагами. В предсмертную речь дочери
Иеффая Байроп вводит гордые слова, отсутствующие в
подлиннике («Книга судей», глава II, стихи 30—40):