Плачь, дочь из рода королей!
Плачь над огцом гвопм и над твое Гг страною.
О если б ты М01ЛЛ омыть слезой одною
Позор отца м бедствия люден!
(Перевод Г. Галиной)
Появление этих стихов вместе со вторым изданием
«Корсара» вызвало, по словам поэта, «истерику газет и
бурю в городе»; оно послужило наглядным доказатель-
ством связи между политическим и литературным ради-
кализмом: певец Корсара, грозы морей п сильных мира
сего, был, как и следовало ожидать, ппсировергателом
основ. Страдающий герой прославленных стихов ото-
ждествлялся со своим создателем, восставшим против
тропа.
Пеобычайпость поэзшз Байрона, се неукротимый пыл
изумляли, но вместе с тем были легко понятны всем.
Его стихи, казалось, были иаппсапы на привычном уров-
не поэтической техники. Публика не замечала, что новиз-
на мысли и чувства, наполнявшая стихи ее любимца,
взрывала изнутри прежнюю форму. Она с удовольствием
воспринимала и знакомую ей классицистическую обо-
лочку (освящеппую для Байрона преклонением перед
классицизмом как ведущим литоратурпым стилем просве-
тительства) и оригинальность, с которой поэт использовал
уже известные ей образные средства в новой фупкцип и
в новых целях. Читатели переживали радость узнавания
вместе с радостью ошеломляющих открытий.
Так, в английской литературе XVIII в. была широко
представлена медитативная, философская поэзия. Во
второй половине века особенно прославились «Элегия на
сельском кладбище» Томаса Грея (1751) и поэма Эдвар-
да Юнга «Ночные думы о жизни, смерти п бессмертии»
(1745).
Авторы этих произведений и многочисленные их под-
ражатели придали философским абстракциям лирическую,
эмоциональную окраску.
Но лишь в творчестве Бернса и романтиков Блейка,
Кольриджа, Вордсворта изящная сдержанность медитатив-
ной поэзии соединилась с порывистостью непосредственно-
го переживания.
Такое соедппение чрезвычайно характерно п для поэ-
зии Байрона. Одпако он резко отличался от своих пред-
шественников. Осмеивая преувеличения и слабые стороны
их поэтической системы, он ие очепь задумывался над
внутренней ее сущностью и не был склонен ей следовать.
Да и пе мог ни один из более ранних поэтов сравниться
с Байроном по универсальности своего дарования, по силе
п страсти.
Образцом его философской лирики может служить
«Еи111апаз1а» (греческое слово, означающее «блаженная
смерть», 1812). Говоря о своей готовности уйти из жизни,
поэт вместе с тем размышляет о том, что может приковать
пас к пей:
Уны, закон земной спершая,
13 безвестный мрак уйду и я,
13 ничто, где был ничем, не зная
Ын слез, нп счастья бытия...
II пусть нельзя мгновенья эти
Пн зачеркнуть, ни позабыть —
По кем бы ни был ты па свете,
Отрадней нсс-таки не быть.
(.Перевод Т. Гнедич)
Из признания вырастает общее рассуждение и с ним
сливается. Таким же страстпым раздумьем являются
знаменитые стансы «Не может жизнь нам больше дать,
чем отняла сама» — ТЬеге’з поЪ а 1оу 1Ье \Уог1(1 сап
(1815). В последней строфе обобщающие медитации о
тягостности земного бытия прерываются словно вскриком
отчаянья:
Когда б я чувствовал, как встарь, когда б я был — что был
плакать мог над тем, что рок умчал — и я забыл,
Как сладостна в степи сухой и мутная струя,
Так слез родник меня б живил в пустыне бытия.
(Перевод Вяч. Иванова)
Такой же характер имеет и стихотворение «К време-
ни» (То Тине) с его безотрадной философией стоической
печали, со стремительными переходами от общих горестей
рода человеческого к своим, личным.
Особенный отклик в сердцах нашли, однако, пе меди-
тативные, а любовные стихи Байрона. Лишь в редких слу-
чаях они лнгнеиы трагической окраски. Таковы, напри-
мер, сонеты к Джпиевр®, знаменитые строки «Оиа идет
в красе своей» (пз цикла «Еврейские мелодии») и пе ме-
нее знаменитые «Стансы» (1815):
Пи одна пс станет в споро
Красота о тобой.
Do'stlaringiz bilan baham: |