Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

миф ничего не скрывает: 
его функ-
ция — не скрадывать, а деформировать. Понятие не 
обладает никакой латентностью по отношению к 
форме, и при истолковании мифа нет нужды обра-
щаться к бессознательному. Конечно, форма и поня-
тие проявляются по-разному. Форма предстает нам 
буквально, непосредственно и к тому же обладает 
протяженно стью. Это обусловлено — повторим еще 
раз — изначально языковой природой мифического 
означающего: образованное из уже запечатленного 
смысла, оно может быть дано только в материальном 
воплощении (тогда как в языке означающее остается 
чисто психическим). В словесных мифах протяжен-
ность формы носит линейный характер («ибо меня 
зовут лев»), в визуальном же мифе — многомерный 
(в центре зрительного образа — военный мундир не-
гра, вверху — черная кожа его лица, слева — поднятая 
в воинском приветствии рука и т. д.). Таким образом, 
элементы формы находятся в отношениях взаимо-
размещенно сти, соположенности, ей присущ про-
странственный способ присутствия. Напротив того, 
понятие дается нам глобально, как некая туманность, 
в которой более или менее зыбко сгущено знание. Его 
элементы связаны ассоциативными отношениями, и в 
основе ее не протяженность, а толща (и даже в такой 
метафоре, пожалуй, все еще слишком много про-
странственности); присущий ему способ присутствия 
связан с нашей памятью. 
Отношение понятия к смыслу — это главным об-
разом отношение 
деформации.
Здесь вновь до извест-
ной степени прослеживается формальная аналогия с 
такой сложной семиологической системой, как пси-
хоаналитическая. Подобно тому как у Фрейда явный 
смысл поступка или переживания деформирован его 
5 / 35

---

281
II
. 
М
иф сегодня 
латентным смыслом, так же и смысл мифа деформи-
рован его понятием. Подобная деформация, естест-
венно, возможна лишь в силу того, что форма мифа 
уже сама по себе образуется некоторым языковым 
смыслом. В простой системе, такой как язык, означа-
емое не может ничего деформировать, ибо пустое и 
произвольное означающее не оказывает ему никакого 
сопротивления. Здесь же все иначе — означающее как 
бы двулико. Один его лик, то есть смысл, обладает 
полнотой (история льва, негра-солдата), а второй, то 
есть форма, пуст («ибо меня зовут лев», «француз-
ский-солдат-негр-салютует-трехцветному-флагу»). 
Свое деформирующее воздействие понятие оказывает, 
разумеется, на его смысловую, полную сторону — и 
лев и негр лишаются своей собственной истории, пре-
вращаются в жесты. «Грамматической примерностью» 
латыни искажается акт самоименования льва со всеми 
его привходящими обстоятельствами, а «французской 
имперскостью» искажается тот первичный язык, тот 
дискурс фактов, где мне рассказывалось, как солдат-
негр отдает честь. Но деформируемое не устраняется 
совсем; ни лев, ни негр никуда не делись, они остают-
ся нужны понятию; они лишь наполовину урезаны — 
лишены памяти, но не существования. Упорно и мол-
чаливо укорененные в реальности, они в то же время 
болтливы, как слова, которыми всецело распоряжает-
ся понятие. Под воздействием понятия смысл не от-
меняется, а именно деформируется, — или, чтобы 
выразить это противоречие одним словом, отчужда-
ется.
Итак, мы постоянно должны помнить, что миф — 
система двойная; он как бы вездесущ — где кончается 
смысл, там сразу же начинается миф. Прибегая вновь 
к пространственным метафорам (приблизительность 
которых уже была отмечена выше), можно сказать, 
что значение мифа — это такая вертушка, где означа-
ющее все время оборачивается то смыслом, то формой, 
то языком-объектом, то метаязыком, то чисто знако-
вым, то чисто образным сознанием; такое чередование, 
можно сказать, подхватывается понятием, которое 
6 / 35

---

282
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
использует его как особое, амбивалентное означаю-
щее — интеллектуально-образное, произвольно-ес-
тественное. 
Не хотелось бы спешить с моральными выводами 
по поводу этой механики, но, даже оставаясь в пределах 
чисто объективного анализа, можно заметить, что 
своей амбивалентностью мифическое означающее в 
точности воспроизводит физику 
алиби 
(как известно, 
это слово имеет пространственный смысл): в случае 
алиби также есть два места, одно пустое, другое полное, 
и они связаны отношением негативного тождества 
(«где вы думаете, что я есть, — там меня нет; где вы 
думаете, что меня нет, — там я и есть»). Но в обычном 
случае, например в уголовном деле, у алиби есть предел: 
рано или поздно вращение вертушки прекращается, 
столкнувшись с реальностью. Миф же имеет