|
о
есть его Бог и чт
о
есть он сам. До тех пор, пока это как
будто еще не происходит, мы вынуждены взирать на трагедию че
ловека, на сияние подлинного бытия в образах давно прошедшего
мира — не потому, что там искусство было лучше, а потому, что
там была еще сегодня действующая истина — мы, правда, прини
маем участие в подлинных усилиях наших современников, видя в
этом нашу ситуацию, но с сознанием недостатка, который заклю
чается в том, что мы не проникли в наш собственный мир.
Сегодня повсюду бросается в глаза то, что представляется
упадком сущности искусства.
Поскольку
в техническом массовом
порядке искусство становится функцией этого существования, оно
в качестве
предмета развлечения
приближается даже к спорту. В
качестве развлечения оно, правда, освобождает от принудитель
ности трудовой деятельности, но не может предъявлять требова
ния к самобытию человека. Вместо объективности шифра сверх
чувственного оно обладает только объективностью вещественной
игры; поиски новой связанности формой обнаруживают дисцип
лину формы без проникающего в сущность человека, достойного
веры содержания. Вместо того чтобы освобождать сознание в ви
дении бытия трансценденции, оно становится как бы отказом от
возможности самобытности, которому только и являет себя транс
ценденция. В таком занятии искусством действует чрезвычайно вы
сокое требование к умению, но в этом существенным образом и от
звук грубых усредненных инстинктов. Человек массы узнает себя,
требуя существования и не вызывая сомнения. Это искусство ут
верждает
оппозицию подлинному человеку
в пользу того настоя
щего, которое есть лишь чистое «теперь». Все, что кажется жаж
дой прошлого величия, удовольствием от него или требованием
трансценденции, считается обманом. Форма становится здесь при
всей объективности в конечном итоге техникой, конструкция —
расчетом, притязание — требованием рекордов. В той мере, в ка
кой искусство унизилось до осуществления этой функции, оно ли
шено этоса. Оно может подчеркивать как существенное сегодня
одно, завтра другое и ищет повсюду только сенсации. У него неиз
бежно отсутствует то, что было свойственно эпохам бесспорной
нравственной с у б с т а н ц и и , — связь содержания. Выражение его
сущности — хаос, несмотря на внешнее умение. Существование
368
видит в нем лишь свою витальность или ее отрицание; оно обрета
ет иллюзии другого существования: романтику техники, вообра
жение формы, богатство в изобилии наслаждений в существова
нии, приключения и преступления, веселую чепуху и жизнь, кото
рая в бессмысленном риске как будто преодолевает себя.
При таком отношении к искусству
театр
стал развлечением,
удовлетворяющим потребность в иллюзиях и любопытство. Одна
ко во всем этом слабо, заглушаемый другим, слышен подлинный
тон.
Кино
показывает мир, каким его не видели. Люди заинтересо
ваны нескромным показом физиогномической человеческой дейст
вительности. Расширяются оптический опыт, знание всех людей и
местностей. Но ничего не разглядывают основательно и длитель
но; видят возбуждающее, даже потрясающее, что не забывается,
но в большинстве случаев ценой ни с чем не сравнимой пустоты
души, сменяющей напряжение.
В
театральном искусстве
сохраняется еще традиция техники.
Новое может на мгновение достичь поразительного эффекта. По
становка Пискатора * с ее смешением машин, улиц, танцующих
ног, марширующих солдат создает зрелище грубой действитель
ности, которую она одновременно поднимает до сферы нереально
сти. Когда все отбрасывает свою тень при рассчитанном освеще
нии и таким образом присутствует дважды, как будто живет толь
ко как призрак другого, технический механизм кажется средством
постановки и уничтожением действительности этого механизма.
Однако уничтожение приводит к ощущению не бытия, а только
ничто, которое, взывая к зрителю, возбуждает ужас перед бы
тием. Политическая же тенденция действует глупо и второ
степенно.
Современный актер может элементарно представить изначаль
ные аффекты существования, ненависть, иронию и презрение, эро
тику девок, смешных людей, громогласное, простое, убедительные
антитезисы. Но там, где следовало бы показать благородство че
ловека, он в большинстве случаев не справляется со своей зада
чей. Едва ли кто-нибудь может еще сыграть Гамлета, Эдгара.
Наряду с этим, однако, еще сегодня есть великолепные поста
новки моцартовских опер, вызывающих бурю восторга исполнения
лучшей музыки прежних времен без приспособления к массовым
инстинктам, более того, соответствующие самым высоким требо
ваниям. Но вопрос, где же истина, в публике Пискатора или в пуб
лике Моцарта, был бы неправильно поставлен. Здесь нет альтер
натив, поскольку речь идет о том, что не допускает сравнения; в од
ном случае — об исчезающем формировании хаотического мгно
вения в сознании голого бытия в качестве ничто, в другом — об
искусстве, которое заставляет говорить бытие.
Музыка влияет сегодня на большинство людей, причем наилуч
ших. Однако в отличие от архитектуры она и наиболее склонна вос
создавать прошлое. В этом — ядро ее воздействия. Это — дейст
вие не современной музыки, которая является для целого скорее
369
интересной, чем волнующей, скорее экспериментирующей, чем на
полняющей особенностью.
Н а у к а . Наука и сегодня создает много замечательного. В
Do'stlaringiz bilan baham: |
