Смысл и назначение истории. Пер с нем

в) Вера 
Стремление овладеть техникой на благо человека легло в осно­
ву двух главных тенденций нашего времени — социализма и 
мирового порядка. 
8 К. Ясперс 
225 

---

Однако для их осуществления недостаточно использовать 
возможности науки, техники и цивилизации. Они не являются 
достаточно надежной опорой, так как могут в равной степени 
служить и добру, и злу. Человек должен черпать жизненные силы 
из другого источника. Поэтому в настоящее время и поколеба­
лось доверие к науке; виной этому научное суеверие, неоправ-
давшие себя идеи Просвещения, утрата ценностей. 
И традиционные великие силы духа не могут уже служить 
основой нашей жизни. Нет больше полного доверия и к гума­
низму: он как бы отстранен, будто его вообще нет. 
Не могут массы относиться с непоколебимым доверием и 
к церкви — слишком бессильной оказалась она перед лицом вос­
торжествовавшего зла. 
Тем не менее наука, гуманизм и церковь нам необходимы, 
и мы никогда не откажемся от них. Они не всесильны, содер­
жат много досадных искажений, однако скрытые в них возмож­
ности являются необходимыми условиями для человека в его 
целостности. 
Ситуация сегодняшнего дня требует возврата к более глубо­
ким истокам нашего бытия, к тому источнику, откуда некогда 
пришла к человеку вера в ее особых исторических образах, к источ­
нику, который никогда не иссякает для человека, обращающегося 
к нему. Если доверие к тому, что являет себя в мире, что дано 
в нем, не может быть положено в основу жизни, то эту основу 
надо искать в доверии к самым истокам всего существующего. 
Вплоть до настоящего времени мы лишь смутно ощущаем свою 
задачу, не более того. Пока еще мы все, по-видимому, оказыва­
емся несостоятельными. 
Вопрос заключается в следующем: как в условиях века тех­
ники и переустройства всех общественных отношений сохранить 
такое достояние, как огромная ценность каждого человека, че­
ловеческое достоинство, и права человека, свобода духа, мета­
физический опыт тысячелетий? 
Но подлинная проблема будущего, которая служит основным 
условием всех этих моментов и включает всех их в себя, состоит 
в том, как и во что будет веровать человек. 
О вере нельзя говорить так, как о социализме, о тенденциях 
тотального планирования и тенденциях, противостоящих ему, 
о единстве мира или тенденциях к созданию мировой империи и 
мирового порядка. Вера не связана ни с целью нашей воли, 
ни с рациональным содержанием, превращающимся в цель. Ибо 
веру нельзя хотеть, она не выражается в определениях, на одном 
из которых мы должны остановиться, не укладывается в про­
грамму. Вместе с тем именно вера является тем всеобъемлющим, 
которое должно лечь в основу социализма, политической свободы 
и мирового порядка, так как только вера придает им смысл. Без 
веры нет доступа к истокам человеческого бытия; напротив, 
человек подчиняется в этом случае мыслимому, мнимому, пред­
ставляемому, доктринам, а это, в свою очередь, ведет к насилию, 
226 

---

хаосу и крушению. Правда, о вере нельзя говорить как о чем-то 
осязаемом, очевидном, но, быть может, нам доступно ее истолко­
вание. Можно ведь кружить вокруг своих возможностей. Попы­
таемся это сделать. 
В е р а и н и г и л и з м . Вера есть то объемлющее, что руко­
водит нами, даже тогда, когда рассудок, по всей видимости, 
опирается только на свои собственные законы. Вера не тожде­
ственна определенному содержанию или догмату — догмат может 
быть выражением исторического содержания веры, но может 
и вести к заблуждению. Вера есть то, что наполняет сокровен­
ные глубины человека, что движет им, в чем человек выходит, 
возвышается над самим собой, соединяясь с истоками бытия. 
Самопостижение веры совершается только в ее историче­
ских формах, ни одной из этих форм не дано — если она не хочет 
быть нетерпимой, а тем самым ложной — считать себя единст­
венной, всеисключающей истиной для всех людей; однако всех 
верующих объединяет тайная общность. Противником их всех, 
противником, который потенциально заключен в каждом чело­
веке, является только нигилизм. 
Нигилизм — это погружение в бездны неверия. Может соз­
даться впечатление, что человек в силу своей животной натуры 
может жить, непосредственно руководствуясь инстинктом. Однако 
это невозможно. Человек может, как сказал Аристотель, быть 
только чем-то б
о
льшим или меньшим, чем животное. Если он отри­
цает это, стремясь жить просто по законам природы, как живот­
ные, то на этот путь он может вступить, только сознательно при­
няв нигилизм, а тем самым — с нечистой совестью и предчувст­
вием гибели. Но и в своем нигилизме он цинизмом, ненавистью, 
негативностью мыслей и действий, состоянием постоянного воз­
мущения доказывает, что он — человек, а не животное. 
Ведь человек — это не просто существо, руководимое инстинк­
том, не просто вместилище рассудка, но такое существо, которое, 
возвышаясь, как бы выходит за свои пределы. Его сущность не 
исчерпывается тем, что может служить предметом физиологиче­
ского, психологического или социологического исследования. 
Он сопричастен всеобъемлющему, что только и делает его самим 
собой. Мы называем это идеей, поскольку человек есть дух, назы­
ваем это верой, поскольку он есть экзистенция. 
Человек не может жить без веры. Ведь нигилизм в качестве 
противоположного полюса веры также существует только в 
своем отношении к возможной, но отрицаемой вере. 
Все то, что сегодня совершают люди, ориентируясь на социа­
лизм, планирование, мировой порядок, становится полностью 
реальным и осмысленным отнюдь не в силу рационального позна­
ния и не под воздействием инстинктов, но прежде всего в зависи­
мости от того, как люди верят и каково содержание их веры — 
или как они в своем нигилизме находятся в полярной противопо­
ложности вере. 
Ход вещей зависит от того, какими нравственными принципами 
227 

---

мы действительно руководствуемся на практике, каковы истоки 
нашей жизни, что мы любим. 
А с п е к т с о в р е м е н н о г о п о л о ж е н и я . Когда Рим объ­
единил в пределах империи весь античный мир, он завершил то 
нивелирование, начало которого относится ко времени Александ­
ра Македонского. Нравственные узы наций ослабли, местные 
исторические традиции уже не служили опорой гордой, своеобыч­
ной жизни. Мир находил свое духовное выражение в двух языках 
(греческом и латинском), в упрощенной, рациональной нравствен­
ности, которая, не оказывая воздействия на народные массы, 
допускала и наслаждение как таковое, и безотрадное сущест­
вование рабов, бедных, зависимых людей. В конечном счете 
человек обретал истину, уходя из этого мира зла. Философия 
личной непоколебимости в сочетании с догматическими учения­
ми или с элементами скепсиса — это особого значения не имело — 
стала прибежищем многих, однако в массы эта философия про­
никнуть не могла. Там, где, по существу, уже ни во что не верят, 
утверждается наиабсурднейшая вера. Самые разнообразные виды 
суеверия и учения о спасении странствующих проповедников, 
терапевтов, поэтов и пророков в невероятном переплетении моды, 
успеха и забвения создают пеструю картину, складывающуюся 
из фанатизма, восторженного поклонения, воодушевленной пре­
данности, но одновременно и авантюризма, плутовства и мошен­
ничества. Удивительно, что в этом хаосе в конечном счете на 
первый план вышло христианство, эта отнюдь не единообразная, 
но все-таки основанная на глубочайшем чувстве вера, с присущей 
ей безусловной серьезностью, которая сохранялась во все времена 
и вытеснила все остальные веры. Все это произошло не предна­
меренно, не по заранее продуманному плану. Христианство 
стало служить определенным планам и намерениям только с прав­
ления Константина *; в ту пору, когда им стали злоупотреблять, 
оно уже существовало во всей своей исконной глубине и сохра­
няло во всех своих искажениях и извращениях связь с этой глу­
биной. 
Наше время обнаруживает ряд аналогий с этим миром древ­
ности. Однако существенное различие состоит в том, что в ан­
тичности нет параллели христианству наших дней, и мы не об­
наруживаем ничего, что могло бы иметь для нашего времени то 
значение, которое имело тогда новое, изменяющее весь мир уче­
ние. Поэтому данное сравнение применимо лишь к отдельным 
явлениям, таким, например, как чародеи, круги их привержен­
цев и самые абсурдные учения о спасении. 
Однако верованиям наших дней может быть дана и совер­
шенно иная интерпретация. Когда говорят, что в наше время 
люди утратили веру, что церкви, по существу, бессильны и влия­
ние их ничтожно, что основной чертой нашего времени явля­
ется нигилизм, то часто приходится слышать в ответ следующее: 
это представление — результат применения ложного критерия, 
заимствованного из безвозвратно исчезнувшего прошлого. В на-
228 

---

стоящее время существует могучая, новая вера, способная сдви­
гать горы. Впрочем, это приписывали уже во времена Француз­
ской революции якобинцам и их вере в добродетель и террор, 
вере в разум, утверждаемой посредством радикального насилия. 
Так, либеральные движения XIX в. называли религией свободы 
(Кроче *) и, наконец, так, Шпенглер видел в концепциях рели­
гиозного типа, утвердившихся благодаря своей всепобеждаю­
щей силе убеждения, последние стадии культур. Подобно тому 
как для культуры Индии завершением является буддизм, для 
античности — стоицизм, для Запада им якобы является социа­
лизм. Религия социализма движет массами современных людей. 
Тотальное планирование, пацифизм и тому подобное высту­
пают как своего рода социальные религии. Они подобны вере 
неверующих. Человек живет не верой, а иллюзорным представ­
лением о реальностях мира, о будущем и о дальнейшем ходе 
вещей, знание которого ему, как он полагает, дает его вера (30). 
Нигилизм оправдывает это тезисом, который гласит: человек 
всегда живет иллюзиями. История не что иное, как смена иллю­
зий. На это можно возразить, что историю переполняют не только 
иллюзии, но и борьба с ними во имя истины. К иллюзиям всегда 
прежде всего склонен слабый, а в наше время человек, быть мо­
жет, слабее, чем когда-либо. Однако у него еще остается единст­
венный шанс, шанс с л а б о г о , — безоглядные усилия в борьбе за 
истину. 
Нигилист и это назовет иллюзией. По его мнению, истины 
вообще не существует. И он кончает следующим тезисом: надо 
верить, безразлично во ч т о , — необходимую иллюзию человек 
создает собственными силами и мог бы сказать: я в это не верю, 
но верить в это надо. 
Если рассматривать веру в ее психологическом аспекте, не 
ставя вопрос о ее содержании, истине и объективности, то во вся­
кой вере обнаруживается аналогия с верой религиозной: претен­
зия на исключительную значимость своего представления об 
истине, фанатизм, неспособность понять то, что находится за 
пределами собственной веры, абсолютные требования, готовность 
пожертвовать жизнью во имя своей веры. 
Когда молодой Маркс пишет о новом, подлинном, не суще­
ствовавшем ранее человеке, который лишь теперь пробудится 
к жизни, о человеке, который устранит свое самоотчуждение, 
то перед нами встает образ, близкий символу веры. Такое же 
впечатление создается, когда в наши дни прославляется в своей 
суверенности новый, работающий в условиях машинной техники 
человек — жесткий, отчеканенный в своих действиях, замаскиро­
ванный, надежный, безличный. 
Однако психологические черты не превращают всякую веру 
в веру религиозную. Напротив, они характеризуют именно сур­
рогат религии и нефилософские по своему типу учения. Посред­
ством рациональности, злоупотребления наукой, преображенной 
в догматизм научного суеверия, безусловно ложная идея о воз-
229 

---

можном совершенстве правильного мирового устройства превра­
щается в искаженное содержание веры. И эти искажения обла­
дают огромной силой воздействия, они могут быть очень опасны, 
могут привести мир на край гибели. В них нет нового содержа­
ния; более того, сама пустота этой веры предстает как коррелят 
к утрате человеком своей подлинной сущности. Для сторонников 
этой веры характерно то, что их уважение вызывает только сила 
и власть. Доводы на них не действуют, духовная истина не имеет 
для них никакого значения. 
Поставим еще раз принципиальный вопрос: возможна ли 
вера без трансцендентности? Может ли человек полностью под­
чиниться чисто мирской цели, обладающей характером веры, 
поскольку содержание ее относится к будущему, следовательно, 
к тому, что как бы трансцендентно настоящему, поскольку оно 
находится в противоречии со страданием, с Недостатками, со 
всей внутренне противоречивой действительностью настоящего? 
Подчиниться цели, направленной, как и большинство религиоз­
ных учений, на то, чтобы утешить, создать неправильное пред­
ставление о настоящем, обещать награду в том, что не является 
сущим, наличным? И вместе с тем способно требовать — и с 
успехом — жертв и отречения во имя этого иллюзорного буду­
щего? 
Ведет ли эта вера, в которой исчезает всякое очарование, 
а вместе с трансцендентностью исчезает и прозрачность вещей, 
к упадку духовной жизни и деятельности людей? Остается ли 
в мире только умение, интенсивность труда и случайное принятие 
правильного решения, прометеево воодушевление техникой, усвое­
ние непосредственно достижимого? Или этот путь ведет нас в но­
вые глубинные пласты бытия, еще не различимые для нас, потому 
что мы еще не научились внимать их зову? 
Мы считаем это маловероятным. Всему этому противостоит 
знание о вечных истоках человеческого бытия, о человеке, кото­
рый в своем разнообразном историческом обличье, по существу, 
не меняется в своей вере, соединяющей его с глубинами бытия. 
Человек может скрыть от самого себя свою сущность, истоки 
своего происхождения, вытеснить из своего сознания то, что в нем 
было, исказить свою природу. Но он может и восстановить ее. 
Это всегда возможно: из тайны обнаружения себя в сфере 
существования вырастает глубокое сознание бытия, этому созна­
нию необходимо мышление, и в мыслимом оно сообщается другим; 
сознание бытия обретает достоверность в любви — в любви от­
крывается и содержание бытия. Из отношения человека к чело­
веку, во внимании друг к другу, в разговорах, в коммуникации 
вырастает видение истинного и пробуждается непреложное. 
Наши представления, мысли о вечном, слова, в которых мы 
это выражаем, меняются. Но само вечное измениться не может. 
Оно есть. Однако никто не знает его, и если мы теперь пытаемся 
представить сущность вечной веры, то при этом полностью осозна­
ем, что подобные абстракции часто остаются едва ли не пустыми 
230 

---

словами и что даже эти абстрактные формулировки не более чем 
историческое воплощение вечных идей. 
О б о с н о в н ы х к а т е г о р и я х в е ч н о й в е р ы . М ы делаем 
здесь попытки сформулировать сущность веры в нескольких по­
ложениях: вера в Бога, вера в человека, вера в возможности 
человека в мире.