С. В. Иванова з. З. Чанышева лингвокультурология: проблемы, поиски, решения монография

стереотипы первого уровня, характеризующие большие группы людей, включающие профессиональные, гендерные, возрастные и другие социо-культурные коллективы;

стереотипы второго уровня, формирующиеся в пределах малых групп, включая семью и диады;

стереотипы третьего уровня, объединяющие людей в пределах временно существующих коллективов.

Сквозным стереотипом, пронизывающим все перечисленные уровни и выполняющим функцию интеграции членов любого коллектива на основании «внутригруппового» сходства и отличающим их от всего остального «внегруппового», является стереотип свои/чужие. В этом смысле сквозной стереотип свои/чужие можно квалифицировать в качестве важнейшей составляющей этноса, лингвокультурного сообщества и разных социокультурных коллективов, выделяемых в его пределах. Сошлемся на наблюдения американских лингвистов и психологов, которые, признавая справедливость английского утверждения My home is my castle, утверждают, что в крепости находятся только члены семьи, поскольку само понятие семья подразумевает чувство принадлежности, а чужак - это тот, кто находится по ту сторону крепостных стен.
Дальнейшая классификация стереотипов происходит уже на вышеупомянутых уровнях и допускает выделение более частных видов, по отношению к которым можно использовать такие категории как поведенческие и ментальные стереотипы, в пределах которых возможна более дробная параметризация. Например, среди поведенческих - это ситуационные, межличностные (внутригрупповые) стереотипы, рассматриваемые как признак принадлежности к своим.
С позиций лингвокультурологической парадигмы стереотипы также важно исследовать в коммуникативном пространстве по отношению к культурно-речевой личности, что предполагает установление стереотипов на вербально-семантическом, когнитивном и прагматическом уровнях. Под таким углом зрения фокус направлен на выявление роли стереотипов как скрепов коммуникации (по Ю.Е. Прохорову). Для того чтобы коммуникация была успешной, необходимо соблюдать общепринятые стандарты общения, которые осуществляются на основе языковых и неязыковых знаний, определяющих соблюдение сложившихся правил отбора языковых единиц, подключения невербальных кодов, построения речевых высказываний, этикетного поведения в типичных ситуациях общения, что в совокупности образует систему коммуникативно-прагматических норм. Ни в коей мере не умаляя значимости «я-образа» в ситуации общения, считаем принципиально важным подчеркнуть реализацию личности одновременно и как часть «мы-образа», в который она погружается, которому она должна соответствовать во всем и прежде всего в его речевом выражении [Прохоров 2000:214], что невероятно трудно достижимо в межкультурной коммуникации. Подобно этнокультурному и социально-групповому пространству, коммуникативное пространство также основано на стереотипе свой/чужой, поэтому личность выбирает тот «мы-образ», который для неё служит своеобразным образцом культурной модели, знаком группы, принадлежность к которой демонстрирует личность.
Исследование стереотипов в лингвокультурологии преследует цель прежде всего обнаружить неявно выраженные культурные коннотации, которые влияют на смысловую интерпретацию сообщения. Для удобства их анализа можно воспользоваться концептуальной моделью культурно-языковой личности, в которой выделяется ряд основных ипостасей: homo loquens, homo socialis, homo sapiens, homo sentiens, homo vivus, homo ludens и др. Ниже приведены результаты наших наблюдений, подтверждающие возможность выявления этнокультурной специфики стереотипов на примере различных ипостасей культурно-речевой личности homo loquens. Как показывают словарные данные и дискурсивные практики, область культурных коннотаций, актуализируемых посредством разных видов стереотипов, достаточно разнообразна и включает широкую палитру характеристик человека, в первую очередь, человека говорящего.
Проведенный анализ показывает, что этнокультурные коннотации стереотипов проявляются в следующем:

• 
  семиологически значимых и аксиологических характеристиках поведения, закрепленных в обширном фонде соматической лексики, переносных (метафорических, метонимических и пр.) значениях, сравнениях, фразеологических единицах, пословичном фонде и т.д. Например, eager beaver - a person who is very excited and enthusiastic about pursuing some activity [CC]. Известно, что бобер славится своей активностью, но несколько неодобрительная коннотация в данном случае связана в англосаксонской культуре с оценкой поведения человека, который старается произвести впечатление на окружающих своим чрезмерным усердием.
  
• 
  Базовых культурных ценностях, которые человек провозглашает и культивирует в себе и своем окружении. В дефиниции слова to scoff - to speak derisively esp. оf religion or object of respect, to aim mockery at содержится неодобрительное
  

отношение к тем, кто нарушает сложившийся в обществе порядок относиться с почтением и уважением к религии и иным объектам преклонения. Ценность прочности семейных уз как условия благополучия сообщества нашла отражение в единицах, ср. bring home the bacon/the Dunmow flitch /the greased pig. Первые два значения вызывают ассоциации с традицией вручать своеобразный приз супружеской паре, прожившей весь предыдущий год в мире и согласии. В американской культуре это ассоциируется с обычаем на ярмарке: если удастся поймать и удержать откормленную свинью, её можно забрать себе.

• 
  Коннотируемых смыслах, связанных с типичными образами, символическими именами, повторяющимися событиями и т.д., оставившими след в истории данного сообщества. В английском языке закрепились стереотипы- образы, коннотировавшие распределение в обществе типичных социальных ролей: the distaff side (женская линия в генеалогии) - the spear side (мужская линия в генеалогии) - слова в их составе (прялка и копьё) отражали некогда традиционно распределявшиеся роли мужчины и женщины в обществе.
  
• 
  Культурных коннотациях, отражающих мифы, символы, религиозные сюжеты и др., образующие невидимый (глубинный) уровень культуры: напр., The minister had to resign because he broke the eleventh (and most important) commandment. В данном случае стереотип основан на знании факта, что существует только десять заповедей, изложенные в Исходе, здесь же цинично добавлена одиннадцатая.
  
• 
  Культурных коннотациях, порождаемых некой стандартной ситуацией: a catch-22 - заглавие романа Дж. Хэллера, описывающего неразрешимые проблемы и безвыходные положения, в которых оказывается герой капитан Йоссариан. В современной Англии безработные, используя данное выражение, жалуются на то, что без опыта невозможно получить работу, а без работы невозможно приобрести опыт. Приведем ещё пример такой безвыходной ситуации для автовладельца, “It was a bit of a Catch-22 situation because without signing the car could not be tested and without a test it could not be driven on the road”.
  
• 
  Культурных коннотациях, связанных со стереотипами институциональных (социальных и межличностных) отношений, определяемых многими факторами, включая
  

социальный статус, равноправные/неравноправные отношения между собеседниками, тип дистанции, реализацию интересов и проч. сторон: jobs for the boys - означает английскую систему блата, при которой друзья, родственники и знакомые получают хорошо оплачиваемую работу несмотря на отсутствие способностей, квалификации, опыта.

• 
  Стереотипы - образы, превращающиеся в символические репрезентации неких идей, которые создаются на базе общих знаний о предметах и явлениях действительности. Например, в английском этнокультурном сознании cow (корова) приписываются негативные качества, связанные с женщиной: глупость, отсутствие доброты, злобность; в русском культурном сознании это символ неприкосновенного и особо почитаемого объекта [РКП].
  

Разумеется, приведенная классификация не исчерпывает всего многообразия стереотипов, выделенных по признаку этнокультурных коннотаций, и не распространяется на языковые клише. Но судя по ней, можно предсказать, какой именно параметр из смыслового пространства культуры принимается во внимание. Например, в качестве культурно значимого признака могут выступать конкретные зрительные образы, что часто имеет место в цветовой символике; для обозначений живого мира - стереотипизации поведения животных и перенос по аналогии на поведение людей (в зооморфном коде); место в социальной иерархии организации коллектива - для стереотипов институциональных отношений в обществе, связанных с осознанными мнениями и оценками и другие культурно ценностные параметры.
Область культурных коннотаций стереотипов разного уровня представляет исключительно сложную проблему для смысловой интерпретации сообщения, поскольку в речи нередко говорящим коннотируется значительный объем личностной информации, что приводит к своего рода «коннотативным изломам». Клод Ажеж справедливо отмечает как не осознаваемую человеком говорящим, так и сознательно вводимую в речь коннотацию, которая может звучать контрапунктивно [Ажеж 2003]. Например, фраза «Ведь он социалист» может передавать разную коннотацию в зависимости от политических взглядов и симпатий произносящего её лица.
В заключение отметим, что с позиций лингвокультурологии целесообразно вести речь о коллективной значимости этнокультурных коннотаций, признаком чего является их отрыв от мимолетных впечатлений, случайных ассоциаций, необъяснимых толкований, воспринимаемых как таковые именно на фоне устоявшихся моделей.
Но при этом нельзя не учитывать факт одновременного вхождения homo в разные большие и малые группы, что определяет сосуществование множественных (ментальных, речевых, поведенческих) стереотипов, адекватность выбора которых ситуации общения определяется рядом факторов. Приобретение стереотипами коллективно разделяемых, устойчиво воспроизводимых, унифицированно интерпретируемых коннотативных смыслов наделяет их статусом кодифицированных лингвокультурных знаков, которые носят надличностный социально типизированный характер. Стремление понять собеседника в межкультурном общении и готовность раскрыть скрытые культурные смыслы, передаваемые знаками, отличными от привычных стереотипов, могут обеспечить уровень полноценного диалога.

5. 
   Лингвокультурологический комментарий как средство преодоления этнокультурного барьера
   

Исследованию разных видов комментария традиционно отводилось значительное место в литературоведении и интерпретирующей лингвистике, позднее - в вычислительной лингвистике в программах по переработке текстов. Дальнейшее осмысление его возможностей происходит в рамках научных парадигм, исследующих язык в неразрывной связи с культурой, вначале - в лингвострановедческих работах, стимулировавших разработку лингвокультурологической проблематики, и одновременно с теоретическими трудами - в лексикографии и практике перевода. И тем не менее, многие теоретические и прикладные аспекты комментария как автономного явления не исследованы исчерпывающе, хотя открываются новые перспективы его применения для обеспечения успеха в межкультурном общении.
Анализ предлагаемых определений показывает значительные расхождения в понимании, назначении и классификации комментария, о чем свидетельствует используемый метаязык (ср. текстуальный, бытовой, историко-литературный, реальный, социальный и т.д.). Основы лингвострановедческого понимания комментария (Е.М. Верещагин, В.Г.Костомаров, В.В. Ощепкова, Г.Д. Томахин и др.), изложенные в соответствии с положениями лингвострановедческой теории слова, определили принципы подачи материала не только в словарях данного типа, но и в препарировании прагматичных и проективных текстов с целью обеспечения полноценного восприятия текстовой информации. Как видно из определения, комментарий, толкуемый как любое разъяснение, может быть отнесен к определенному слову или выражению текста, к определенному отрывку или ко всему тексту целиком [Верещагин, Костомаров 1990: 134]. Авторы подчеркивают, что комментарий не представляет собой автономного текста, не преследует цели все объяснить, а его характеристики и глубина зависят от адресата. Ю.М. Лотман предлагает иное определение, перенося акцент с разъяснительного назначения комментария на его более заметную роль в художественном осмыслении комментируемых явлений [Лотман 1980].
Принимая широкое понимание системного
лингвострановедческого комментария, сторонники данного подхода считали его наиболее приемлемым при составлении учебных словарей, а комплексный лингвострановедческий комментарий рассматривался как более пригодный для методической подготовки учебного текста [Верещагин, Костомаров 1973]. Помимо указанных видов, к лингвострановедческим комментариям отнесены также коннотативный и узуально-поведенческий. В более поздних публикациях авторы рассматривают три вида комментария, а именно лингвистический, стилистический и лингвострановедческий, а в пределах последнего - прагматичный, проективный с ориентацией на контекст и проективный с ориентацией на затекст. Поскольку приверженцы рассматриваемой точки зрения четко преследуют лингводидактические цели, внимание среди прочего уделяется в связи с затекстом так называемому концепционному комментарию, моделирующему необходимый объем фоновых знаний как этапа подготовки учащегося к адекватной интерпретации текста. В целом, границы лексики, требующей лингвокультурологического комментирования, определяются национально-культурной семантикой единиц текста, которая, как следует из примеров, присуща только безэквивалентным словам и выражениям.
Лингвокультурологический подход к комментарию принципиально отличается от лингвострановедческого по ряду моментов. Следует сразу оговориться, что и в данном направлении нет единства в понимании изучаемого феномена, хотя авторы пытаются обосновать свое видение объективными факторами. Так, в переводческой практике в последние годы популярна тотальная теория П. Торопа, рассматривающего комментарий как особый вид дополнительного метатекста, который способствует облегчению включения перевода в культуру и читательскую память [Тороп 1995]. Дополнительные метатексты могут быть пресуппозиционными и интерпретирующими, причем первые необходимы для понимания концепции, поэтики и языка текста, а вторые - для создания некоторого игрового пространства, создаваемого многозначностью текста, механизмами, лежащими в основе текста, доминантами текста. Автор решительно подчеркивает суть комментария в переводе, который принципиально отличается от других видов объяснения: во - первых, в переводе имеет место не просто текстологический комментарий, а комментарий переводческий, учитывающий фактор адресата; во-вторых, он должен вводиться в память читателя в системном виде, образуя особый очерковый тип, чтобы выполнять «свое культурное дело» (см. М. Гаспарова, Р.И. Розину и др.): в- третьих, комментарий включается в стратегию текста, поскольку любой комментируемый факт должен быть необходимо увязан с текстом. Исходя из специфики переводческого комментария, П. Тороп разрабатывает классификацию с точки зрения переводческих стратегий: (1) установка комментировать подлинник переводом (перевод как читательская версия, внутритекстовые пояснения), (2) сопровождать текст комментариями (в виде построчных комментариев, пояснений в конце книги), (3) сопоставлять два текста - перевод и систематический комментарий, (4) разделить проблемы переводимости между текстом и комментарием (комментарии как компенсация непереводимых элементов текста). Как следует из указанных выше положений, данный подход предлагает максимально широкое понимание комментария как переводческой стратегии, ориентированное на рецепцию переводного текста в иной этнокультурной среде.
С.Г. Тер-Минасова, развивая идеи своих коллег по МГУ Ю.А. Федосюка и М.Ю. Федосюка, выстраивает свое понимание социокультурного комментария как способа преодоления конфликта культур: «Социокультурный комментарий, предназначенный представителям иной культуры, высвечивает изменения в родной культуре и в языке как зеркале культуры..., (он) не только отражает восприятие писателя читателем, но и формирует его... социокультурный комментарий призван разрешить конфликт культур и перевести его в диалог» [Тер-Минасова 2000: 90]. Важно также подчеркнуть, что автор применяет социокультурный комментарий как в межкультурном, так и во внутрикультурном общении для преодоления конфликта между представителями разных поколений.
В наиболее системном виде представлена лингвокультурологическая концепция комментария на примере безэквивалентной лексики в трудах В.В. Кабакчи, которую он реализовал в словаре The Dictionary of Russia [Кабакчи 2002]. В разработанный англо-английский словарь включена русская культурная терминология, которая, в соответствии с авторской концепцией реалий, образует в английском языке ксенонимы, определяемые как обозначения элементов внешней, т.е. иноязычной (в данном случае - русской) культуры. Поскольку словарь имеет четко выраженную культурную ориентацию, комментарий занимает в нем значительное место, причем его использование многофункционально. Так, например, комментарий как «пояснение значения внешнекультурного элемента» [Кабакчи 1998], является важным компонентом языкового комплекса, образующего прием параллельного подключения, который сопровождает разные виды заимствованного перевода (транслитерацию, транскрипцию). В качестве пояснения может использоваться также и калька (например, known as the Smutnoe vremya /Time of Troubles). Автор также прибегает к следующим приемам лингвокультурологического комментария: ксенонимическая экспликация, первичное введение в текст специального ксенонима, ксенонимическая привязка, использование в тексте альтернативных вариантов ксенонима, образование гибридных ксенонимов, использование ксенонимических описательных номинаций. Как показывает материал, автор пользуется комментарием как в качестве вспомогательного приема, призванного снять трудности интерпретации единиц культурологического характера при использовании заимствований, так и в роли самостоятельного средства. Правда, по мнению исследователя, возможности использования описательных ксенонимов достаточно ограничены в силу их громоздкости, схематичности, культурной немаркированности. Положенный в основу словаря подход, разработанный на основании оригинальной классификации реалий, позволил автору в лингвометодическом плане представить разнообразие внутренних культур английского языка, специфику внешних и третьих культур, а в практическом отношении - обогатить арсенал функциональных возможностей лингвокультурологического комментария.
Существенным ограничением данного подхода к лингвокультурологическому комментарию является его ориентация лишь на культурные реалии, не имеющие соответствий в иноязычной культуре.
Понимание лингвокультурологического комментария может основываться на взаимосвязи языка и культуры, культурного явления и его языкового обозначения, отражении культурных сведений в лингвистическом сознании народа в концепции лингвокультурной ситуации, разработанной в диахроническом исследовании В.М. Шаклеиным [Шаклеин 1997]. Положения лингвокультурной ситуации, подвергшись частичным изменениям (временной фактор), некоторым дополнениям (пространственный фактор за счет подключения параметра территориальной близости/удаленности) или уточнениям были использованы нами в процессе отбора информации для включения в фоновый контекст в переводном словаре, предназначенный для структурирования лингвокультурных сведений о вокабулах [Чанышева, Дьяконова 2007].
Один из перспективных подходов к осмыслению лингвокультурологического комментария видится нам также в возможности использовать лингвокультурологический критерий, в качестве которого целесообразно использовать модель культурно - языковой личности, выступающей в роли главного действующего лица в межкультурном общении. Понимание, функционально-смысловое назначение и классификация комментария поддаются более четкому представлению через соотнесение с разноуровневой организацией лингвокультурной личности. В таком случае оптимальная форма комментария для успешного межкультурного диалога может быть выбрана с учетом активизации в процессе уровневой обработки текстовой информации трех базовых уровней личности: вербально - семантического, тезаурусного и мотивационно-прагматического [Караулов 2003]. Активизация каждого из трех уровней сопряжена с преодолением специфических трудностей, которые комментарий призван снять. Комментарий по определению должен быть лингвокультурологическим, поскольку все вышеназванные уровни являются культурно специфичными. Даже когда речь идет о содержании языковых единиц, т.е. вербально семантическом уровне, приходится признать факт наличия культурной маркированности, которая проявляется на разных уровнях в виде разных экспонентов. В этом отношении трудно переоценить значимость разных видов культурно-значимой информации, которая включается в словарные статьи толковых английских словарей в форме комментария к вербально-семантическому, содержанию, когнитивной составляющей и культурно-прагматической специфике словарных единиц. Особый практический интерес представляют попытки авторов современных словарей с культурологическим уклоном эксплицировать при толковании слов культурную коннотацию. Достаточно сослаться на словарь MacMillan English Dictionary for Advanced Learners, в котором системно представлены культурные ценности, включающие три группы явлений: (1) социокультурная компетенция (sociocultural competence), (2) культурный резонанс (cultural resonance), (3) культурная референция (cultural reference). Судя по определениям, в лингвокультурологическом комментарии нуждаются культурные коннотации, специфические особенности проявления в коммуникации традиций, отношений, моделей поведения, культурные, литературные, библейские и пр. аллюзии, юмор, ирония (см. статью Simon Greenhall “Cultural Values” в MED).
Объем и качество лингвокультурологического комментария зависят от ряда факторов. Во-первых, от направленности комментария на активизируемый уровень культурно-языковой личности, который должен быть обеспечен компенсаторными механизмами для адекватного восприятия межъязыковых и межкультурных различий. Например, фраза It’s just not cricket! не означает несогласия с собеседником, но выражает на более глубинном уровне коннотацию, связанную с отсутствием патриотических чувств, несправедливым судейством [MED]. Во-вторых, от характера расхождений между соотносимыми единицами. Как показывает материал, комментировать следует не только безэквивалентную лексику, как это обычно делалось в учебных текстах, словарных изданиях, пособиях, но и единицы, обнаруживающие частичные расхождения, что делать гораздо сложнее, так как комментарий обязан учитывать сложившиеся в сознании людей стереотипы, представления, модели конвенционального поведения и т.д. Английское blue or Blue в отличие от его соответствия в русском голубой имеет дополнительную коннотацию (a person who has played for Oxford University or Cambridge University in a sport). В-третьих, от адресата комментария, поскольку необходимо установить оптимальный, т.е. необходимый и достаточный, комментарий, для успешного общения в разных ситуациях.
Широкое использование комментария в англоязычных словарях культурологической направленности обеспечивает надежное средство преодоления этнолингвистического и этнокультурного барьера, что важно для успешной межкультурной коммуникации. Отраженный в словарных комментариях взгляд на свой язык и свою культуру изнутри, то есть с позиций своего пространства, дает аутентичный материал, который органично дополняет и корректирует наблюдения с точки зрения представителей чужого пространства, обеспечивая объемное восприятие иного лингво-культурного сообщества.

5. 
   Выбор переводческих стратегий при передаче этнокультурной информации
   

В истории переводоведения вопрос выбора переводческой стратегии издавна считался одним из наиболее дискутируемых и нередко получал диаметрально противоположное решение в рамках различных теорий перевода. Отчасти такое положение можно объяснить отсутствием общепринятого толкования данного термина, поскольку переводческую стратегию связывали либо с установкой на выбор единицы перевода, что в значительной мере определяло ожидаемое качество перевода (ср. адекватный, буквальный, вольный и т.д.), либо сближали с переводческими приемами (описательный, заимствованный перевод) и переводческими трансформациями (антонимический, компенсационный). В современной науке о переводе по-прежнему высказываются самые разные суждения по этому поводу, более того показательно, что в толковом переводоведческом словаре Л.Л. Нелюбина отсутствует статья, посвященная стратегиям перевода [Нелюбин 2003].
Прежде чем обсуждать аспекты переводческих стратегий необходимо отграничить ряд соотнесенных понятий: переводческие стратегии, тактики и приемы/техники перевода. Переводческая стратегия представляет собой разновидность коммуникативной стратегии, а в отношении к дискурсу она может быть рассмотрена как характеристика когнитивного плана. В первом случае определение переводческой стратегии можно вывести из толкования коммуникативной стратегии (Л. Виссон, Л.К. Латышев, Э.М. Медникова), учитывая специфику переводческой деятельности: это планирование речевой деятельности переводчика в максимально обобщенном виде в зависимости от коммуникативного намерения, поставленной цели, коммуникативной ситуации. С точки зрения когнитивно-коммуникативной природы [ван Дейк 1989] переводческая стратегия контролирует оптимальное решение системы задач гибким и локально управляемым способом. Переводческая тактика является составляющей переводческой стратегии и представляет совокупность действий, направленных на достижение глобальной задачи, заложенной в стратегии. Переводческие тактики реализуются через набор переводческих приемов и техник. Сюда относятся конкретные операции, призванные решать возникающие в процессе перевода трудности.
Теоретическое осмысление переводческая стратегия получает в более или менее системном виде в культурно-семиотических моделях перевода, развивающих идеи Р.О.Якобсона, в которых коммуникативное намерение и планирование речевой деятельности решается с точки зрения оптимального учета контактирующих языков и культур. В межкультурной коммуникации выбор переводческой стратегии определяется подходом к переводу как «когнитивной деятельности человека в контексте его социокультурных функций» [Фесенко 2004].
Выбор переводческой стратегии отражает в наиболее общем виде принципиальную установку переводчика, связанную с его коммуникативным намерением, что в дальнейшем влияет на способ решения возникающих в процессе перевода проблем. Причем это дает о себе знать на всех языковых уровнях, взаимодействующих в пространстве текста, а не только лишь по отношению к национально специфичной лексике, как принято думать.
Несмотря на разнообразие используемых терминов, по сути речь идет о двух основополагающих переводческих стратегиях, которые кардинально отличаются друг от друга тем, каким мыслится оптимальный подход переводчика к передаче оригинального текста: либо он должен сохраниться как «чужой», даже получив новое обличье, либо он будет максимально адаптирован к переводящему языку принимающей культуры, утратив свою неповторимость. В первом случае переводчик стремится обеспечить культурно-языковой идентитет текста оригинала, в то время как во втором случае его установка направлена на культурно-языковую нейтрализацию оригинала. В специальной литературе первая стратегия известна как стратегия отчуждения (alienating), а вторая - как стратегия освоения (domesticating) [Torop 2000, Toury 2004].
На самом деле, отражение и смыслообразующее функционирование в содержательном пространстве текста разных категорий лингвокультуры (язык, время, пространство, символика, жанр произведения и т.д.) наталкивает на мысль о том, что, вероятно, указанные выше переводческие стратегии не исчерпывают всего репертуара приемов, используемых переводчиком в зависимости от его установки, кроме того, они проявляют себя несколько иначе по отношению к разным пластам содержания. Скажем, стратегия адаптации может быть направлена на языковые средства, знаки культуры, характеристики текста, национально-культурную символику и др. Поэтому нельзя не согласиться с идеей П. Торопа о необходимости конкретизировать стратегии перевода при передаче в тексте разных планов содержания. В качестве примера сошлемся на дискурсивные смыслы лингвокультурологической категории времени, которое может быть авторским, событийным, историческим, культурным, и, следовательно, при передаче его смысловых оттенков в тексте и с учётом культурно-языковых различий в художественном дискурсе может понадобиться прибегнуть к переводческим стратегиям модернизации, архаизации, нейтрализации, историзации. Соответственно, должен быть сделан адекватный тексту выбор переводческой стратегии в отношении пространственных параметров (проксематический код, психологическое, географическое, социальное пространство), отраженных в тексте оригинала, которая может потребовать визуализации, локализации, экзотизации, натурализации и т.д.
Выбор переводческой стратегии определяет и дальнейшие действия переводчика. Очевидно, что стратегия отчуждения проявится в предпочтительном выборе переводческих тактик и переводческих приемов/техник, обеспечивающих сохранение культурно-языкового идентитета. Так, среди переводческих тактик будут преобладать следующие: максимально точно и полно воспроизводить единицы семантического уровня, передавая специфику формальных характеристик текста. Установка на освоение (адаптацию), напротив, позволяет переводчику использовать приемы и техники перевода, призванные приспособить формально-содержательные характеристики текста ожиданиям читателя, облегчив тем самым рецепцию текста в иной этносреде. Преобладающими приемами в данном случае являются разные виды заимствованного перевода, включая семантические, фонетические, графологические, морфологические заимствования, использование аналогов. Практика перевода свидетельствует, что оптимальным является разумное и оправданное сочетание разных переводческих стратегий, что в итоге обеспечивает адекватность перевода и акцептируемость текста перевода носителями другой этнокультуры.
3.7.1.Отражение этнокультурной информации в словарях нового поколения
Анализ принципов составления словарей новых типов показывает, что, хотя поиски адекватных современному уровню знаний о языке форм подачи материала, принципов отбора словника, приемов организации словарной статьи, структурирования информации и некоторых других вопросов ведутся в современной лексикографии в разных направлениях, тем не менее составители словарей сталкиваются с рядом существенных ограничений, связанных прежде всего с толкованием значений, которое при всем разнообразии подходов вряд ли может претендовать на их исчерпывающее описание, а также с отражением в лингвистических словарях внелингвистических сведений. В этой связи уместно сослаться на мнение В.З. Демьянкова, который, рассматривая словарную информацию с позиции интерпретатора, отмечает, что лексикограф-практик пытается ухватить и сгруппировать наиболее броские, типичные значения, предлагая своего рода «прототипичные эталонные истолкования», которые вряд ли можно считать исчерпывающими, поскольку фиксированные словарем значения образуют островки, между которыми располагаются реальные значения слова в тексте [Демьянков 1995]. По характеру и объему внеязыковой информации, помещаемой в словарях, принято традиционно различать филологические и энциклопедические словари на том основании, что филологические словари должны ограничиться лингвистической информацией и исключать экстралингвистические сведения. Тем не менее, практика словарного дела свидетельствует о невозможности составления узколингвистических словарей, поскольку, как справедливо пишет В.Г. Гак, невозможно провести водораздел между лингвистическим и экстралингвистическим, поскольку мир слов неотделим от мира вещей, и поэтому «всякий толковый словарь является инвентарем не только слов, но и понятий, объектов, знаний, составляющих достояние людей, говорящих на данном языке» [Гак 1971: 524у.
Следует отметить присущее отечественной лексикографии бережное отношение к слову, которое проявлялось как при составлении толковых словарей, так и в особенности переводных словарей. Выдвинутая Л.В. Щербой задача создания словаря активного типа успешно решается сегодня, в том числе в переводной лексикографии на материале разных языков.
При этом именно по отношению к двуязычным словарям одним из наиболее опытных современных лексикографов проф. И.Р. Гальпериным была поставлена в начале 80-х годов проблема их ценности в гносеологическом аспекте [Гальперин 1982]. Подчёркивая прагматическую и гносеологическую функции двуязычных словарей, автор выходит за рамки декларированных им принципов контрастивной лингвистики, требующих от создателей словарей максимально полного учёта различий и сходств между двумя языками, когда, опережая идеи своего времени, видит назначение словарей в том, чтобы помочь осознать расхождения, актуализировать мозговую деятельность «лингвистического сознания» (термин Л.В. Щербы). Так, например, сравнивая восприятие лингвистическим сознанием семантических сдвигов при потере прямого значения словом scratch (about) в сочетании scratch about for evidence в английском языке и аналогичное явление в русском рыться - копаться, автор считает, что сознание англичан легче по сравнению с русскими мирится с этим, поскольку такие сдвиги характерны для английского с его характерными фразовыми глаголами (put - put on, put off, put up with, etc). Кроме того, существует различие в характере действий, так как англичане усматривают в нём тщательность, а русские - злонамеренность. Следовательно, чтобы эти различия были осознаны адресатом, необходимы дополнительные лексикографические указатели. Данные проблемы ещё более актуальны, по мнению автора, для фразеологии, которая в большинстве своём образна и глубоко национальна, поскольку нередко опирается на культурные традиции и обычаи, нравы и факты истории, в целом отражает опыт социальной, культурной, экономической деятельности народа.
К настоящему времени сложилась традиция составления двух видов словарей, имеющих экстралингвистическую
(энциклопедическую) направленность. Это собственно энциклопедические и лингвострановедческие словари, выросшие из практики составления словарей безэквивалентной лексики. Последние активно разрабатываются на базе разных языков, пытаясь удовлетворить интерес лиц, изучающих иностранные языки, к реалиям иноязычных культур, и имеют вследствие подобной установки четкую дидактическую нацеленность. Словарная работа в указанном русле, сама по себе несомненно плодотворная и чрезвычайно полезная в познавательных целях, вскоре показала, что авторам тесно в рамках страноведческой тематики, и они вынуждены то и дело включать в корпус словарей вокабулы, явно не отвечающие признакам безэквивалентной лексики. Помимо идей, которые рождала практика словарного дела, побуждения, приведшие к созданию нового типа словарей, условно называемых нами лингвокультурологическими, возникли благодаря сложившемуся в лингвистике во 2-ой половине XX века положению, суть которого заключается в пересмотре отношения между семантической теорией и лексикографией. Как отмечает Ю.Д. Апресян, долгие годы семантика и лексикография развивались более или менее независимо друг от друга, теперь же наблюдается встречное развитие семантики и лексикографии [Апресян 1995а]. Так, например, введение в научный обиход концепта в его новом понимании не только стимулировало разработку основ концептуального анализа, но и предложило новый ракурс лексикографического описания семантики, который обеспечивает не только привычный анализ, но и синтез и обобщение многих аспектов содержания, имеющих отношение к накопленным не одним поколением людей знаний о том или ином фрагменте окружающего нас мира. Таким образом, идея необходимости отражения взаимообусловленности и взаимосвязи языковых и неязыковых, включая и культурные, феноменов в лексикографии зародилась и развивается параллельно в теории семантического описания и в практике лексикографического представления слов.
Рассмотрим некоторые находки и первые успехи в этом деле на материале появившихся в последние годы словарей нового
поколения обозначенного типа, авторы которых стремятся осознанно и системно отобразить в словарях не спорадически, а полно и последовательно информацию, которую можно квалифицировать как этнокультурная информация.
В англоязычной литературе огромную популярность в семействе словарей издательства Longman House приобрел вышедший сравнительно недавно словарь, в названии которого отражен принцип, положенный в его основу. Поскольку данный словарь Longman Dictionary of English Language and Culture, впервые изданный в 1992 году, заявлен как словарь языка и культуры, его авторы обращают особое внимание на культурную информацию, которая призвана обеспечить, по убеждению его создателей, доступ к уму и сердцу носителя английского языка. В Предисловии, в частности, отмечается “This dictionary has been produced to help students of English understand the words and phrases that make up the complex fabric of English-speaking life and culture...h gets into the head of the native speaker and to the very heart of the English language’ (Della Summers). В соответствии с замыслом авторов словаря, в него включена обширная культурная информация. Прежде всего, по свидетельству самих создателей, он включает более 15.000 культурных и энциклопедических словарных статей, которые, на наш взгляд, есть на самом деле не что иное как реалии, связанные в основном с 16 тематическими рубриками, перечисленными в оглавлении. Но в отличие от многих известных словарей реалий в соответствующих статьях данного издания содержатся указания на культурные коннотации, мало кому известные за пределами англоязычных сообществ. Для этой цели разработчики словаря предлагают структуру словарной статьи, в которой в рамках традиционных рубрик (дефиниции, синонимы, иллюстративные примеры) помещается важная лингвокультурологическая информация. Она даётся в форме лингвистических и нелингвистических ограничений, связанных с областью референции (напр., glaucous (of a leaf, fruit), речевым намерением (huh (used for asking or for expressing surprise or disapproval), выбором адекватной формы речевого акта (I don’t suppose she’ll agree (in polite requests), селективной сочетаемостью (herd of cattle/elephants), эмоционально­стилистическими коннотациями (‘grab ’ describes not only a physical action, but it can also be used to express the idea of eagerly accepting a chance or opportunity). При этом необходимо отметить, что использованный в дефинициях метаязык (defining vocabulary) ограничен 2000 единиц. Второй разновидностью культурной информации, описываемой в данном словаре, является культурный комментарий (cultural notes), сопровождающий ряд вокабул. Их анализ показывает, однако, что из 400 комментариев значительное число их посвящено именно реалиям. По сути, культурный комментарий - это форма экспликации фоновых знаний носителей английского языка, их менталитета (см. debt, который сопровождается следующим комментарием: In the past, people were often rather ashamed of getting into debt, but now it is considered quite normal to owe money on one’s credit card, on a hire-purchase deal, etc), социальных оценок и приоритетов (‘love’ имеет следующий, весьма субъективный комментарий, к тому же явно выражающий андрогенный взгляд: Some people, esp. women, think of love as being something perfect and better than reality. They read love stories and believe in love at first sight. They imagine love as leading to a beautiful white wedding and continuing happiness.), привычек и обычаев (DIY снабжён комментарием: It is a very popular free time activity in Britain. Special shops, such as B&Q and Payless, sell everything needed for DIY.) и т. д. Наконец, достаточно подробную культурную информацию несут статьи, размещенные под тематическими рубриками: Бейсбол. Право. Медицина. и др. ( всего 16 рубрик).
Анализ словарного материала показывает, что ориентация составителей словаря, в первую очередь, на реалии британской и американской жизни оставляет за кадром проблему культурной окрашенности обычных слов языка, не лежащей на поверхности, воспринимаемой носителями языка как нечто само собою разумеющееся, осознаваемой с позиций внутренней, а не внешних культур, и потому чреватой угрозой коммуникативных неудач, непонимания и явлений, вызванных культурных шоком. Обращает на себя внимание отсутствие системного подхода к выбору культурной информации, поскольку наряду с пространными статьями на ту или иную тему предлагается довольно скудная информация по отдельным вокабулам (ср. election стр. 412-413 и Irish Republican Army стр.695). Далее согласно данным D. Summers, в процентном отношении в словаре неравно представлены территориальные варианты английского языка, а следовательно и сформировавшиеся на их базе лингвокультуры, ср. на долю британского английского приходится 50%, американского английского - 40% и всего лишь 10 % - на остальные разновидности языка и соответствующие культуры. Не всегда последовательны авторы словаря и при включении социально­культурного оценочного комментария в коннотации к однопорядковым явлениям, например, комментарий к столицам разных государств (ср. Oslo, Paris, Madrid). Тем не менее, несмотря на ряд недостатков появление словаря стало крупным событием в лексикографии, так как знаменовало новый этап в развитии словарной практики.
В отечественной лексикографии новаторской работой в этой области является Англо-английский словарь русской культурной терминологии, изданный в 2002 году. Автор своего рода энциклопедии российской жизни В.В. Кабакчи, неслучайно назвавший свой труд The Dictionary of Russia, пытается совместить принципы организации словника одноязычного и двуязычного словарей. Им использован любопытный способ подачи материала, поскольку в качестве заглавных слов выбраны ксенонимы-русизмы, то есть результаты освоения русской культуры английским языком. Словарь, как следует из его названия, ограничен реалиями, независимо от времени их появления: политические, экономические, социальные и проч. реалии новейшего времени перемежаются с ранними заимствованиями русизмов в 16 веке. С учетом разграничения внутренней и внешней культур выделяются два вида культуронимов: идионимы и ксенонимы. Благодаря этому ранее никак не дифференцировавшаяся область безэквивалентной лексики классифицируется по параметру “ свои “/ “ чужие” реалии. Для более прозрачной семантизации чужих реалий автор предлагает использовать прием параллельного подключения, метод терминологической привязки, использование ономастических классификаторов.
Идея создания словарей новейшего поколения, в которых отводится место и культурной информации, по праву принадлежит акад. Ю.Д. Апресяну, который видит сверхзадачу системной лексикографии в отражении воплощенной в данном языке наивной картины мира [Апресян 1995б]. Таким образом, с точки зрения обоюдополезного взаимодействия семантической теории и лексикографии обеспечивается системный подход к словарной интерпретации языковой картины мира, выявляющий всю картину в целом как проявление и закрепление в языке определенного способа восприятия и осмысления мира.
Полагая, что способ концептуализации действительности несет в себе черты универсального и национально-специфического, и, следовательно, носители разных языков видят мир немного по- разному, акад. Ю.Д. Апресян пытается увидеть эту специфику при воплощении наивных представлений о мире средствами данного языка и отразить ее лексикографически. В пределах лексикографически существенной прагматической информации языкового знака автор относит к исследовательскому полю лексикографа такие явления, которые никогда прежде не учитывались в словарном деле, напр., нетривиальные иллокутивные функции лексем, оценка статусов собеседников в возрастной, социальной и иной иерархии, перформативность, культурный и образный мир и т. д. Поскольку, по
Ю.Д. Апресяну, лексикография должна ответить на вопрос, что слова значат, он вводит в рассмотрение широкий контекст, определяющий особенности формирования коннотаций, в том числе культурных. Сюда отнесены такие факторы, как тип восприятия или использования соответствующего объекта действительности, традиции литературной обработки лексемы, исторический, политический, религиозный или психологический контекст существования лексемы или ее референта, а также этимологическая память слова [там же:170-171].
В последние годы под влиянием идей лингвокогнитологии происходит своего рода «когнитивная» революция и в сфере лексикографии. Поиски в этой области идут в нескольких направлениях.
В отечественной лексикографии приобретает всё более растущую популярность анализ ключевых концептов культуры, результатом которого является богатейший материал для составления словарей- концептуариев (Ю.С. Степанов, С.Е. Никитина). Эта работа, сама по себе исключительно трудоёмкая, как правило, осуществляется на базе какого-либо конкретного языка. На самом деле, задача создания единого словаря-концептуария представляется практически не разрешимой, поэтому предметом анализа являются ограниченные разряды концептов, например, ключевых. Как показывают публикации, подобные материалы (ср. Константы. Словарь русской культуры, составленный Ю.С. Степановым) носят преимущественно культурологический характер и не являются лингвистическими в строгом смысле слова, тем не менее, к ним обращаются лингвисты и по поводу сугубо теоретических вопросов, и по поводу исследовательских процедур, методов работы, инструментария анализа.
Наконец, нельзя обойти вниманием вышедшие недавно лингвокультурологические словари, выполненные на материале русского языка [РКП 2004, БФСРЯ 2006]. Авторы первого словаря дают глубокое представление о смысловом культурном пространстве, структурированном в зооморфных образах, прецедентных именах, текстах и высказываниях. Представленный материал отражает этнокультурные смыслы, которые соотносятся с базовым стереотипным ядром знаний, повторяющимся в процессе социализации представителей данной этнической культуры, образующим инвариантную часть в структуре языковой личности, что свидетельствует об этнокультурной принадлежности личности [РКП]. На обширном материале, включающем представления о духах, «населяющих» окружающий мир лингвокультурного сообщества, артефакты сказочного мира, фольклорные персонажи, представлена национально обусловленная система символов и ассоциаций, наиболее характерных для этнокультурного сознания русских. В.Н. Телия, совершенствуя разрабатываемые ею словарные приемы указания на культурно значимую информацию фразеологических единиц, предлагает в данном издании «Большого фразеологического словаря русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий» критерии измерения культурной ценности, отраженной в языковой единице. Автор последовательно распространяет данный принцип анализа на все уровни содержательной структуры фразеологизма (предметный, образный, оценочный, экспрессивный, эмотивный, символический), оцениваемые с точки зрения их культурной специфики.

2. 
   Понятие эквивалентности с этнокультурных позиций: двухуровневая структура эквивалентности
   

Как и следовало ожидать, новые исследовательские парадигмы в лингвистике оказали влияние не только на лексикографию, но и на перевод, стимулировав поиски иных путей решения возникающих в контексте межкультурной коммуникации проблем под углом зрения на тексты как продукты разных этнокультур.
Прежде всего, в теории и практике перевода вновь приобрела актуальность проблема определения базовых понятий, включая эквивалентность как одного из основных типов межъязыковых соответствий между единицами языка-источника / исходного языка (далее - ИЯ) и языка-цели / переводящего языка (далее - ПЯ). Как мы отметили выше, одним из первых в отечественной лингвистике был
В.Г. Гак, который, учитывая культурологическую составляющую, существенно пересмотрел установившуюся область межъязыковых (и, следовательно, переводческих) лексико-семантических отношений [Гак 1998]. В указанной работе подчёркиваются факты симметрии и асимметрии, причём последние устанавливаются в трёх планах: семиотическом, парадигматическом и синтагматическом на каждом из трёх уровней знаковой структуры: содержательном (S) и формальном (M), рассматриваемым как две стороны обозначающегов знака, и на уровне обозначаемого (R), являющегося реалией, то есть предметом или ситуацией. В результате логически исчисляются основные типы расхождений (их около 14) в пределах соотносимых в двух языках лексических единиц. Так, например, отношения асимметрии устанавливаются в парах la haute couture и высокая мода (по внутренней форме: во французском наименовании в основе номинации

• 
  понятие «швейное искусство», в русском - понятие «мода»); Complet! и «Мест нет» / «Все билеты проданы», сфера функционального использования французского выражения гораздо шире по срванению с русским. Между тем, в существующих словарях подобные пары соответствий квалифицируются как межъязыковые эквиваленты.
  

По мнению В.Н. Манакина, количество взаимоэквивалентных слов даже в языках близкородственных будет равно нулю, если совмещать при рассмотрении эквивалентности ономасиологический, семасиологический и эпидигматический аспекты значения [Манакин 2004]. Поэтому для разрешения этой проблемы автор предлагает использовать термин «эквивалентность» дифференцированно, а именно в более строгом значении в общетеоретическом плане, когда речь идёт о доказательствах различного моделирования конкретными национально-языковыми культурами единого когнитивно - семантического континуума на ноосферическом уровне, и в достаточно условном смысле в сопоставительной лексикологии, когда под него подводятся такие межъязыковые соответствия, которые обнаруживают максимальное совпадение в составе и содержании семантических признаков, входящих в структуру значений.
Схожей точки зрения придерживается В.С Виноградов, который считает, что в теоретическом плане эквивалентность перевода является весьма относительным понятием, и степень относительности может быть весьма различной [Виноградов 2004].
Возможно, такой подход к эквивалентности оправдан как механизм установления межъязыковых соответствий при сопоставлении лексических систем двух языков, опирающийся главным образом на словарные данные лексикографических источников традиционного типа. Как видно из приведённой выше аргументации, предложенное понимание эквивалентности вполне отвечает постулатам лингвистических теорий перевода, которые исходят из языка и структуры подлинника. Кроме того, учитывается главным образом тип соотношений между отдельными единицами, а не текстами. Поэтому оно представляется нам явно недостаточным с этнокультурных позиций, когда приходится учитывать отношения между текстом перевода и воспринимающей его культурой. По этой причине, как заметил П. Тороп, лингвистический подход в переводоведении стал компенсироваться функциональным, перенося внимание от языка и структуры подлинника на переводной текст и его рецепцию в иной культуре [Torop 2000].
В методологическом плане новейшие теории перевода опираются на сложный механизм взаимодействия языка и культуры, в котором учитываются следующие аспекты: язык можно понимать как культуру (по принципу часть вместо целого); как средство описания культуры (метаязык); как одну из семиотических систем, функционирующих в рамках культуры; как способ представления ситуаций, когда в одной культуре можно увидеть отражение других культур (см. работы М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, П. Торопа, R. Jakobson, U. Eco, C. Geertz, G. Toury). С позиций данного подхода решается иначе проблема эквивалентности: либо она дополняется понятием акцептируемости текста (в смысле Г. Тури) в качестве перевода, что вытесняет проблему качества перевода, либо она снимается с уровня элементов текста, так как проблема переводимости переносится на уровень целостного текста (К. Reiss), в котором преодолевается существующая (по Б. Малиновскому) в сопоставлении культуры и языка принципиальная многозначность слова. В рамках разрабатываемой концепции тотального перевода П. Тороп учитывает несколько взаимодополняющих признаков эквивалентности: лингвистический, культурологический и дискурсивный [Тороп 1995:61]. Признавая за любым языком возможность для преодоления любой ситуации непереводимости, автор считает, что нельзя говорить о принципиальном различии познавательных процессов, но следует говорить о разном культурном опыте и его отражении в языке, что позволяет описывать его в терминах привычных и потенциальных типов поведения.
Одновременно с внешними факторами, приведшими к переосмыслению постулатов переводческих теорий, осознание подобной необходимости рождала сама переводческая деятельность, которая не вписывалась в принятое жёсткое толкование эквивалентности. Так, например, основатели переводческой теории высказывались против абсолютизации термина «эквивалент». Ю. Найда ссылается на утверждение Х. Беллока о том, что, «строго говоря, такого понятия как идентичные эквиваленты, просто не существует» (цит. по [Найда 1978:118]). Разделяя это мнение, Ю. Найда полагает, что не может быть точных соответствий между языками, поскольку не существует двух идентичных языков. Поэтому, учитывая лингвистические и нелингвистические аспекты эквивалентности, автор вводит разграничение двух видов эквивалентности: формальной, то есть ориентированной на форму и содержание сообщения, и динамической, имеющей своей целью полную естественность способов выражения с точки зрения ПЯ и его культуры (с позиций естественной эквивалентности оправданны замены типа greet one another with a holy kiss на give one another a hearty handshake all around при переводе текста Нового Завета). Таким образом, вводя понятие динамической эквивалентности в отличие от формальной эквивалентности, Ю. Найда признавал факт наличия культурных различий, поскольку динамическая (или «естественная» эквивалентность) предполагает удовлетворение требованиям языка перевода и всей культуры этого языка в целом, контексту данного сообщения и аудитории, которой адресуется перевод. Относительно приспосабливания перевода к языку, на который он делается, отмечается, что в отличие от грамматики лексическая структура ИЯ не так легко приспосабливается к требованиям ПЯ, ибо вместо чётких правил имеются многочисленные альтернативы. С учётом этого устанавливаются три основные лексические уровня: 1) названия, для которых легко находятся параллели, например, river (река), tree (дерево) и т.д.; 2) названия, обозначающие предметы, различные в разных культурах, но примерно одинаковые по своим функциям, например, book (книга), которое в английском языке обозначает предмет, отличающийся от аналогичного предмета во времена Нового Завета (длинный пергамент или папирус, свёрнутый свитком); 3) названия различных специфических атрибутов культуры, «чужих объектов», например, homer (хомер - единица объёма), jubilee (юбилей

•