…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Холодно!
— Пока я не увижу, что со щек уходит бледность.
— П-почему ты это д-д-делаешь? — У нее стучали зубы.
— Потому что ты едва не покончила с собой! — крикнул я.
Она отпрянула. Ноги поскользнулись, но она успела схватиться за кронштейн
для полотенец. Рефлексы возвращались. Хороший признак.
— Т-т-таблетки не помогали, и я н-немного выпила, вот и все. Выпусти меня
отсюда, я совсем замерзла. Пожалуйста, Д-Джордж, 
пожалуйста
, позволь мне
вылезти. — Мокрые волосы липли к щекам, и выглядела она как утонувшая крыса,
но бледность со щек ушла. Появился легкий румянец, то есть мы двигались в
правильном направлении.
Я выключил душ, обнял Сейди и крепко держал, когда она переступала через
край ванны. Вода с мокрой комбинации потекла на розовый коврик.
— Я думал, ты умерла, — шепнул я ей на ухо. — Когда приехал и увидел тебя
лежащей на кровати, я подумал, что ты, мать твою, умерла. Тебе никогда не узнать,
каково это.
Я отпустил ее. Она смотрела на меня широко раскрытыми удивленными
глазами.
— Джон был прав. Р-Роджер тоже. Он позвонил вечером, перед речью Кеннеди.
Из Вашингтона. И какое все это имеет значение? До конца следующей недели мы
все умрем. Или будем сожалеть о том, что не умерли.
Поначалу я не имел ни малейшего представления, о чем она говорит. Я видел
стоящую передо мной Кристи, с которой капала вода и которая несла дикую чушь, а
потому пришел в ярость. 
Трусливая сука,
подумал я. Она, должно быть, все
прочитала по моим глазам, потому что подалась назад.

---

Этого движения хватило, чтобы в голове у меня прояснилось. Какое право я
имел называть ее трусливой? Она в отличие от меня не знала, что ждет за
горизонтом.
Я взял банное полотенце с полки над унитазом и протянул ей.
— Разденься и вытрись.
— Тогда выйди. При тебе мне неудобно.
— Я выйду, если ты скажешь мне, что очухалась.
— Я очухалась. — Она смотрела на меня негодующе… и насмешливо. —
Умеешь ты приходить в гости, Джордж.
Я повернулся к аптечному шкафчику.
— Больше нет. Все уже в унитазе.
Прожив с Кристи четыре года, я все равно заглянул в шкафчик. Потом спустил
воду в унитазе. Разобравшись с таблетками, выскользнул мимо Сейди за дверь.
— Даю тебе три минуты.
9 
Я прочитал обратный адрес на конверте: «Джону Клейтону, Ист-Оглторп-
авеню, 79, Саванна, штат Джорджия». Никто не мог обвинить этого ублюдка в том,
что он прикрывается вымышленным именем и появился неизвестно откуда. Судя по
дате на штемпеле — двадцать восьмого августа, — этот конверт уже дожидался
Сейди, когда та приехала из Рино. Почти два месяца она размышляла над
содержимым конверта. Вечером шестого сентября мне показалось, что она грустна и
подавлена. Этому не приходилось удивляться, с учетом фотографий, присланных ее
бывшим.
Мы все в опасности,
услышал я от нее во время нашего последнего
телефонного разговора. 
В этом я согласна с Джонни.
Фотографии запечатлели японских мужчин, женщин, детей. Жертв атомной
бомбардировки Хиросимы, Нагасаки, а может, обоих городов. Некоторые ослепли.
Многие облысели. Большинство страдало от радиоактивных ожогов. Нескольких,
как эту женщину без лица, словно поджарили на углях. На одной фотографии я
увидел четыре черные статуи — отшатнувшихся в ужасе людей. Эти люди стояли у
стены, когда взорвалась бомба. Они превратились в пар, как и практически вся
стена. Сохранились только те ее части, которые заслоняли собой люди. А черными
эти статуи стали, потому что их покрыла сгоревшая плоть.
На обратной стороне каждой фотографии он написал одно и то же, четким,
аккуратным почерком: 
Скоро и в Америке. Статистический анализ не лжет.
— Красиво, не правда ли?
Голос звучал ровно и бесстрастно. Она стояла в дверях, завернутая в полотенце.
Волосы влажными локонами падали на голые плечи.
— Сколько ты успела выпить, Сейди?

---

— Только пару стаканчиков, потому что таблетки не действовали. Думаю, я
пыталась тебе это сказать, когда ты тряс меня и отвешивал оплеухи.
— Если ты рассчитываешь на мои извинения, то ждать тебе придется долго.
Барбитураты и спиртное — сочетание не из лучших.
— Это не важно, — ответила она. — Оплеухи мне отвешивали и раньше.
Я вспомнил о Марине и поморщился. Оплеуха оплеухе рознь, но все равно
оплеуха. И я не только боялся, но и злился.
Она прошла к креслу в углу, села, туже замоталась в полотенце, напоминая
угрюмого ребенка.
— Мне позвонил мой друг Роджер Битон. Я тебе сказала?
— Да.
— Мой 
хороший
друг Роджер. — Ее взгляд предлагал мне как-то
прокомментировать эту фразу. Я предпочел промолчать. Если на то пошло, ее жизнь
принадлежала ей. Мне лишь хотелось убедиться, что Сейди жива.
— Ладно, твой хороший друг Роджер.
— Посоветовал обязательно послушать вечером речь этого ирландского
говнюка. Так он его назвал. Потом спросил, как далеко Джоди от Далласа. Я
ответила и услышала: «Возможно, достаточно далеко, все будет зависеть от
направления ветра». Сам он уехал из Вашингтона, как и многие, но я не думаю, что
им это как-то поможет. От атомной войны не убежишь. — Она начала плакать,
громкие рыдания сотрясали все ее тело. —