тонтон-макутов
, чтобы избивать и
пытать моих конкурентов в нефтеразведке на Гаити? Разве не они обвиняли меня в
том, что я давал взятки Папе Доку и заплатил за убийство Трухильо? Да-да, и это
еще далеко не все.
Девочки-попрыгуньи смотрели на него разинув рты. Как и Марина.
Раскочегарившись, Джордж де Мореншильдт, сметал все на своем пути.
— Будь смелым, Ли! Когда они придут, не тушуйся! Покажи им это! — И он
рванул рубашку на груди. Отлетели пуговицы, рассыпались по крыльцу.
Попрыгуньи ахнули, слишком потрясенные, чтобы захихикать. В отличие от
большинства американцев того времени де Мореншильдт майку не носил. Кожа его
цветом напоминала полированное красное дерево. Обвисшие грудные мышцы
заплыли жиром. Он постучал правым кулаком повыше левого соска. — Скажи им:
«Здесь мое сердце, и сердце мое чисто, и оно принадлежит моей идее!» Скажи им:
«Если Гувер вырвет у меня сердце, оно не перестанет биться, а со временем так же
забьется тысяча сердец! Потом десять тысяч! Потом сто тысяч! Потом миллион!»
Орлов поставил на пол коробку с консервами, которую держал в руках, чтобы
одобрить эту речь жидкими сатирическими аплодисментами. Щеки Марины
раскраснелись. Но самым интересным мне показалась перемена в лице Ли.
Создавалось впечатление, что его, как Павла из Тарсы на Дамасской дороге,
внезапно осиял свет с неба.
Пелена спала с его глаз.
3
Проповедующий, рвущий на себе рубаху де Мореншильдт — ничем не
отличающийся от колесящих по стране евангелистов с крайне правыми взглядами —
очень меня встревожил. Я надеялся, что, прослушав беседу этой парочки, смогу в
значительной мере приблизиться к важному для себя выводу: де Мореншильдт не
играл главной роли в попытке покушения на генерала Уокера и тем более оставался
в стороне от убийства Кеннеди. Беседу я прослушал, но она не успокоила, а
принесла новые волнения.
Одно не вызывало сомнений: пришла пора сказать Мерседес-стрит не столь уж
нежное
adieu
[140]
. Я уже снял квартиру на первом этаже дома 214 по Западной Нили-
стрит. Двадцать четвертого сентября загрузил в состарившийся «форд» кое-какую
одежду, книги, пишущую машинку и уехал в Даллас.
Две толстухи оставили после себя воняющий больницей свинарник. За уборку я
принялся сам, благодаря Бога, что «кроличья нора» Эла выводила в то время, когда в
магазинах уже продавались аэрозольные баллончики с освежителем воздуха. На
распродаже я купил портативный телевизор и поставил его на кухне, рядом с плитой
(или «хранилищем древнего жира»). Скреб, мыл, тер и распылял под сериалы о
борьбе с гангстерами вроде «Неприкасаемых» и комедии вроде «Машина 54, где
вы?». Когда топот и крики детей в квартире наверху затихали, тоже укладывался в
постель и спал как убитый. Без сновидений.
Я оставил за собой лачугу на Мерседес-стрит, но больше ничего интересного в
доме 2703 не происходило. Иногда Марина усаживала Джун в коляску (еще один
подарок от ее пожилого воздыхателя, мистера Бауха) и катила малышку на
автостоянку у склада. После чего возвращалась обратно. Во второй половине дня,
когда занятия в школе заканчивались, девочки-попрыгуньи часто сопровождали их.
Раз или два Марина прыгала через скакалку и пела какую-то русскую считалочку.
Малышка громко смеялась, глядя на прыгающую маму с взлетающей и
опускающейся копной волос. И девочки-попрыгуньи смеялись. Марина не
возражала. Она много говорила с ними и никогда не раздражалась, если они
хихикали и поправляли ее. Наоборот, выглядела довольной. Ли не хотел учить ее
английскому, но она все равно учила язык. И молодец.
2 октября 1962 года я проснулся в своей квартире на Нили-стрит в зловещей
тишине: над головой никто не бегал, молодая мать не кричала двум старшим, что
пора в школу. Все семейство уехало под покровом ночи.
Я поднялся наверх и попытался открыть дверь своим ключом. Не получилось,
но замок оказался пружинного типа, и я легко справился с ним с помощью плечиков
для одежды. Нашел пустой книжный шкаф в гостиной. Просверлил маленькую
дырку в полу, вставил в розетку вилку второй настольной лампы с «жучком»,
пропустил концы проводков через дыру в мою квартиру, вернул книжный шкаф на
место.
«Жучок» работал отлично, но бобины маленького японского магнитофона
могли прийти в движение лишь после того, как новые жильцы наверху включат
лампу. Квартиру несколько раз показывали разным людям, однако до приезда
Освальдов я жил в доме 214 один. После шумного карнавала Мерседес-стрит меня
это только радовало, хотя мне и недоставало девочек-попрыгуний. Я воспринимал
их как собственный греческий хор.
4
По ночам я спал в своей далласской квартире, а днем в Форт-Уорте наблюдал за
Мариной, гуляющей с девочкой в коляске. И пока делил время между этими двумя
городами, приблизился еще один переломный момент шестидесятых, но я не
придавал этому значения. Слишком уж занимали меня Освальды, переживавшие
очередной домашний кризис.
В один из дней второй недели октября Ли пришел домой раньше обычного.
Марина гуляла с Джун. Они говорили у бетонных плит, заменявших подъездную
дорожку. Ближе к концу разговора Марина спросила:
— Что значит
Do'stlaringiz bilan baham: |