достаточно заглянуть в девятую главу Бытия, Билли.
— Восславим Господа за Его святое слово.
Уокер закрыл глаза и поднял правую руку, словно давая клятву в суде:
— «И выпил Ной вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И
увидел Хам наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим». Но Сим
и Иафет —
один прародитель арабов, а второй — белой расы, я знаю, вам это
известно, Билли, но далеко не все в курсе, не все читали Библию, как мы, сидя на
коленях наших матерей…
— Восславим Господа за христианских матерей, говорю я вам!
— Сим и Иафет не посмотрели. И когда Ной проснулся и обнаружил, что
произошло, он сказал: «Проклят Ханаан, раб рабов будет он у братьев своих, будет
носить дрова и черпать во…»
Я выключил телевизор.
9
Жизнь Ли и Марины в январе — феврале 1963
года напоминала мне
аппликацию на футболке, которую иногда носила Кристи в последний год нашей
совместной жизни. Надпись под яростно улыбающимся пиратом гласила: «ПОБОИ
БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ПОКА НЕ УЛУЧШАТСЯ НРАВЫ». И в ту зиму побоев в
доме 604 по Элсбет-стрит хватало. Все проживавшие по соседству слышали крики
Ли и плач Марины, иногда от злости, иногда от боли. Никто ничего не
предпринимал, включая меня.
Не только ей регулярно доставалось в Дубовом утесе: битье жен по пятничным
и
субботним вечерам входило, похоже, в число местных традиций. Первые серые
месяцы нового года запомнились мне одним: очень хотелось, чтобы эта бесконечная
«мыльная опера» наконец-то закончилась и я смог постоянно быть с Сейди.
Оставалось только убедиться, что Ли в одиночку пытался убить генерала Уокера, а
уж потом я бы поставил завершающую точку. Конечно, сам факт, что в покушении
на генерала Освальду никто не содействовал, не являлся стопроцентным
доказательством того, что в Кеннеди стрелял только Освальд, но я полагал, что для
меня этого вполне достаточно. Расставив все точки над i и перечеркнув все «t» — во
всяком случае, большинство, — я мог выбрать место и время,
чтобы пристрелить
Освальда так же хладнокровно, как пристрелил Даннинга.
Время шло. Медленно, но шло. И однажды, незадолго до того, как Освальды
переехали на Нили-стрит, в квартиру,
расположенную над моей, я увидел Марину,
разговаривавшую со старухой с ходунками и волосами а-ля Эльза Ланчестер. Обе
улыбались. Старуха что-то спрашивала. Марина смеялась, кивала, вытягивала
сцепленные перед животом руки.
Я стоял у окна за задернутыми шторами, с биноклем, разинув рот. Записи Эла
ничего об этом не говорили. То ли он не знал, то ли плевать на это хотел. Но я-то
плевать не мог.
Жена человека, ради убийства которого я
больше четырех лет прожил в