|
правдоподобие
— это всего
лишь готовность подсудимого походить на своих су-
дей. В этом смысле и сомнения (выражавшиеся в прес-
се с неистовой горячностью) относительно авторства
стихов Мину Друэ исходят из некоторых предвзятых
представлений о детстве и поэзии и при любых проме-
жуточных выводах к ним же фатально и возвращают-
ся; постулируют некую норму детской поэзии и в за-
висимости от нее судят о Мину Друэ; независимо от
приговора, Мину Друэ заставляют стать чудесной
жертвой, сугубо магическим, таинственным и руко-
творным предметом, заставляют ее взять на себя всю
современную мифологию поэзии и детства.
Вся разница в реакциях и суждениях определяется
различными комбинациями этих двух мифов. Здесь
проявились три поколения нашей мифологии. Запоз-
далые классицисты, традиционно враждебные поэти-
ческому беспорядку, осуждают Мину Друэ по всем
статьям — если ее стихи подлинные, значит, они дейст-
вительно написаны маленькой девочкой, а потому
подозрительны своей «необдуманностью»; если же
они принадлежат взрослому, то их должно осудить
как фальшивку. Ближе к нашему времени стоит вторая
группа критиков — почтенные неофиты, которые,
гордясь своим пониманием иррациональной поэзии, с
восхищением открывают для себя (в 1955-то году!)
224
Р
олан
Б
арт.
М
ифологии
19 / 35
поэтический дар детства и банальное, давно известное
в литературе явление объявляют «чудом». Наконец,
третьи, в прошлом сами ратовавшие за «поэзию-дет-
ство», отстаивавшие этот миф, когда он еще принадле-
жал авангарду, смотрят на Мину Друэ скептически,
утомленные тяжкими воспоминаниями о своих герой-
ских битвах и умудренные опытом, который уже нич-
то не в силах поколебать (Кокто*
2
: «Все девятилетние
дети гениальны — кроме Мину Друэ»). Что же до чет-
вертого поколения — поколения современных поэ-
тов, — то их, кажется, просто не спрашивали: они мало
известны широкой публике, а значит, их мнение не
будет иметь никакой доказательной силы, так как они
не воплощают собой никакого мифа; лично я сомне-
ваюсь, чтобы они опознали что-либо родственное себе
в поэзии Мину Друэ.
Но независимо от того, объявляется ли поэзия
Мину простодушно-детской или же взрослой (то есть
относятся ли к ней с восхищением или же подозрени-
ем), — в любом случае признается, что в основе ее
некое глубинное, самой природой установленное от-
личие детства от зрелого возраста; ребенок рассмат-
ривается как внесоциальность или же по меньшей мере
как способность по собственной прихоти подвергнуть
себя критике и отказаться от употребления опреде-
ленных слов, с единственной целью вполне проявить
себя в образе идеального ребенка. Вера в поэтический
«гений» детства — это своего рода вера в литературное
непорочное зачатие, литература здесь в который уже
раз рассматривается как дар богов. Всякие следы
«культуры» считаются при этом доказательствами
подлога, как будто словарный состав нашего языка
жестко регламентирован от природы, как будто ребе-
нок не живет в постоянном сообщении со взрослой
средой; напротив, метафоры, образы, живописные
обороты записываются в актив детства как знаки чис-
той спонтанности, тогда как на самом деле они свиде-
тельствуют, осознанно или нет, о тщательной отделан-
ности и «глубине» текста, где решающую роль играет
индивидуальная зрелость.
225
I
.
М
ифологии
20 / 35
Итак, чем бы ни кончилось расследование, загад-
ка сама по себе не представляет большого интереса,
не проливая света ни на детство, ни на поэзию. И уж
совсем неинтересной становится эта тайна оттого, что
стихи Мину Друэ, считать ли их детскими или взрос-
лыми, обладают одной вполне исторической реаль-
ностью: у них есть возраст, и в этом смысле они,
мягко говоря, постарше восьмилетней Мину Друэ.
Действительно, около 1914 года уже был целый ряд
второ степенных поэтов, которых в историях литера-
туры кое-как объединяют вместе (классифицировать
пустоту — дело нелегкое) под стыдливым наименова-
нием «одиночки», «запоздалые», «чудаки», «инти-
мисты» и т. п. К ним-то, несомненно, и относится юная
Друэ — или же ее муза, — стоя в одном ряду с такими
прославленными стихотворцами*
3
, как г-жа Бюрна-
Провенс, Роже Аллар или Тристан Клингсор. Стихи
Мину Друэ — такой же силы, что и их поэзия; это
слащаво-благонравные стихи, целиком основанные на
убеждении, что поэзия заключается в одних метафо-
рах, а содержанием ее может быть просто какое-ни-
будь буржуазно-элегическое чувство. То, что такая
жеманная стряпня может сходить за поэзию и даже
приводить кому-то на ум непременное сравнение с
поэтом-подростком Рембо, — все это просто действие
мифа. Вполне понятного мифа, поскольку очевидна
функция такого рода поэтов — давать публике не
поэзию как таковую, а ее
знаки;
они обходятся недо-
рого и действуют ободряюще. Эту функцию — выра-
жать внешне свободную, а по сути глубоко оглядчивую
интимистскую «чувствительность» — прекрасно вы-
разила г-жа де Ноай, которая, по совпадению, в свое
время написала и предисловие к стихотворениям дру-
гой «гениальной» девочки, Сабины Сико*
4
, умершей
в 14 лет.
Итак, эти стихи — то ли подлинные, то ли нет — от-
кровенно старомодны. Но поскольку ныне они стали
предметом кампании в прессе и получили поддержку
ряда видных писателей, то в них как раз и проявляет-
ся то, как наше общество представляет себе детство и
226
Р
олан
Б
арт.
М
ифологии
21 / 35
поэзию. Сделавшись предметом цитирования, похвал
или нападок, тексты семьи Друэ представляют собой
прекрасный мифологический материал.
Прежде всего, здесь присутствует миф о гении —
миф поистине неисчерпаемый. Классики некогда за-
являли, что гений — это терпение*
5
. Сегодня же гени-
альность состоит в том, чтобы опередить время,
написать в восемь лет то, что нормально пишется в
двадцать пять. Это количественный вопрос време-
ни — надо просто развиваться немного быстрее дру-
гих. Поэтому привилегированной областью гения
оказывается детство. Во времена Паскаля его рассмат-
ривали как потерянное время — задача была в том,
чтобы как можно скорее из него вырасти. Начиная с
романтической эпохи (то есть с торжества буржуазии)
нужно, наоборот, как можно дольше в нем оставаться.
Любой поступок взрослого, который можно объяснить
детскостью (пусть даже запоздалой), становится при-
частным к этому вневременному состоянию и предста-
ет обаятельным, так как совершен
Do'stlaringiz bilan baham: |
