иметь свои идеи.
Кулинария журнала «Элль» тоже на
свой лад — с идеями. Просто здесь творческая изо-
бретательность заключена в рамки феерической дейст-
вительности и распространяется лишь на
гарнир,
так
как изысканность журнала не позволяет ему касаться
реальных проблем питания (а реальная проблема не в
том, как нашпиговать куропатку вишнями, а в том, как
раздобыть самое куропатку, то есть денег на нее).
Действительно, в основе подобной орнаментальной
кулинарии лежит сугубо мифическая экономика. Это
откровенная кухня-мечта, что и подтверждается жур-
нальными фотографиями, где блюдо обязательно
снято сверху, как предмет и близкий и недоступный,
который фактически можно потребить разве что
вприглядку. Это в полном смысле слова казовые блю-
да, всецело магические по природе, особенно если
вспомнить, что среди читателей журнала много людей
с невысокими доходами. Собственно, одно и объясня-
ется другим: именно потому, что «Элль» адресуется к
действительно массовой публике, этот журнал и ста-
рается не проповедовать экономную кухню. Возьмем
для сравнения «Экспресс»: его исключительно буржу-
азный читатель имеет достаточно высокую покупа-
тельную способность, чтобы ни в чем себе не отказы-
вать, и его кулинария — не магическая, а реальная;
если на страницах «Элль» публикуются рецепты ку-
ропатки-фантазии, то в «Экспрессе» — рецепт ницц-
кого салата. Публике «Элль» приходится кормиться
198
Р
олан
Б
арт.
М
ифологии
23 / 30
одними баснями, тогда как публике «Экспресса» мож-
но предложить и реальные блюда, не сомневаясь, что
она будет в состоянии их приготовить.
КРУИЗ НА «БАТОРИИ»
Поскольку теперь для буржуазии устраивают ту-
ристические поездки в Советскую Россию*
1
, француз-
ская большая пресса принялась вырабатывать особые
мифы, помогающие как-то переварить коммунистиче-
скую действительность. Журналисты из «Фигаро»
гг. Сеннеп и Макень*
2
, совершившие круиз на борту
судна «Баторий», испытывают на страницах своей га-
зеты одно из этих новейших алиби — невозможно, мол,
за несколько дней составить суждение о такой стране,
как Россия. Долой скороспелые заключения, со всей
серьезностью утверждает г. Макень, нещадно высмеи-
вая своих спутников и их страсть к обобщениям.
Пикантное, однако, зрелище: газета, годами испо-
ведовавшая антисоветизм и опиравшаяся при этом на
сплетни куда более неправдоподобные, чем впечатле-
ния даже от самого краткого пребывания в СССР, —
вдруг переживает теперь приступ агностицизма и
благородно кутается в одежды научной объективно-
сти; и это именно тогда, когда ее корреспонденты
наконец получили возможность посмотреть вблизи на
то, о чем они писали издалека столь охотно и столь
безапелляционно. А дело просто-напросто в том, что
журналист в интересах дела разделяет две разные свои
функции, как мэтр Жак*
3
не смешивал разные свои
одеяния. С кем вы хотите говорить? с профессио-
нальным журналистом г. Макенем, который сообщает
факты и высказывает суждения, то есть который
зна‑
ет,
или же с наивным туристом г. Макенем, который
по чистой добросовестности не желает делать никаких
выводов из увиденного? Образ
туриста
— замечатель-
ное алиби: благодаря ему журналист может смот-
реть — и не понимать, путешествовать — и не обращать
внимания на политические реалии; турист по природе
своей относится к недо-человечеству, которое лишено
199
I
.
М
ифологии
24 / 30
способности суждения, а если пытается о чем-то су-
дить, высовываясь выше, чем ему положено, то лишь
попадает впросак. Вот г. Макень и издевается над
своими попутчиками, имеющими дурацкую претензию
сопоставлять увиденное на улице с какими-то цифра-
ми и общими сведениями, пытаясь как-то вникнуть в
жизнь незнакомой страны: все это крамольные попол-
зновения против туризма, то есть против обскуран-
тизма, и в «Фигаро» такого не прощают.
Итак, общее понятие об СССР как объекте посто-
янной критики сменяется новейшей модой уличных
впечатлений, которые-де одни лишь и доступны турис-
ту. Улица неожиданно оказывается нейтральной тер-
риторией, где можно делать заметки, не претендуя на
выводы. Но мы-то уже догадываемся, что это за за-
метки. Действительно, добросовестная осмотритель-
ность отнюдь не мешает г. Макеню-туристу все время
отмечать в непосредственно наблюдаемой им реаль-
ности разные неприятные черты, напоминающие о
глубоком варварстве Советской России: русские па-
ровозы вместо свистка издают какое-то протяжное
мычание, платформы на станциях деревянные, гости-
ницы неопрятные, в вагонах встречаются надписи на
китайском языке (тема желтой опасности); и нако-
нец — факт, свидетельствующий о совершенной от-
сталости, — в России нет ни одного бистро, а выпить
дают только грушевого сока!
Главное же, мифология улицы позволяет разра-
батывать излюбленный мотив всех политических
мистификаций буржуазии — мотив разлада между
народом и режимом. Да и то, если в русском народе
еще есть нечто хорошее, то это лишь как бы отблеск
французских свобод. При встрече с парижскими гос-
тями расплакалась какая-то старушка, портовый ра-
бочий («Фигаро» не чурается социальных тем) пре-
поднес им цветы, и во всем этом выражается не
столько гостеприимство, сколько политическая нос-
тальгия: путешествующие французские буржуа сим-
волизируют собой французскую свободу, француз-
ское счастье.
200
Р
олан
Б
арт.
М
ифологии
25 / 30
Итак, в русском народе можно признать откры-
тость, приветливость и щедрость, только если он оза-
рен солнцем капиталистической цивилизации. Раз так,
то есть все резоны показывать его безмерное радушие:
ведь оно знаменует собой несовершенство советского
режима и идеальное блаженство Запада; «неописуе-
мой» признательностью девушки-экскурсовода из
Интуриста к врачу из Пасси, подарившему ей нейло-
новые чулки, фактически обозначается экономическая
отсталость коммунистического режима и завидное
процветание западной демократии. Здесь, как и в дру-
гих случаях (я уже отмечал это в связи с «Синим ги-
дом»), уловка состоит в том, что роскошь привилеги-
рованных классов и уровень жизни простого народа
толкуются как сравнимые величины; непревзойденный
«шик» парижских туалетов записывается на счет всей
Франции в целом, как будто бы
все
француженки оде-
ваются у Диора или Балансьяги; и нам показывают, как
советские молодые женщины с ума сходят от париж-
ской моды, — точь-в-точь первобытное племя, разгля-
дывающее какую-нибудь столовую вилку или фоно-
граф. Вообще, вся поездка в СССР служит главным
образом для того, чтобы составить, с точки зрения
буржуазии, список высших достижений западной
цивилизации; таковыми оказываются парижские пла-
тья, локомотивы, которые свистят, а не мычат, бистро,
где подают не только грушевый сок, а главное — до-
стояние сугубо французское — Париж, то есть некая
смесь высокой моды и «Фоли-бержер»; судя по всему,
именно об этом недостижимом сокровище грезят рус-
ские при виде туристов с «Батория».
Что же касается режима, то по контрасту его можно
и дальше показывать в карикатурном облике государ-
ственного гнета, который всему навязывает свое меха-
ническое единообразие. Стоит проводнику спального
вагона стребовать у г. Макеня назад чайную ложку, как
тот (ни на йоту не отступая от своего замечательного
политического агностицизма) заключает о существова-
нии грандиозной бюрократии, в своем бумаготворчест-
ве озабоченной лишь тем, чтобы инвентарный список
201
I
.
М
ифологии
26 / 30
чайных ложек сходился с наличностью. Вот вам и новая
пища для нашего национального тщеславия — ведь
французы так гордятся своей анархичностью. Неупо-
рядоченность нравов и поверхностных обычаев служит
превосходным алиби для социального порядка; индиви-
дуализм — особый буржуазный миф, с помощью кото-
рого тираническому строю классового господства
прививается безвредная доза свободы; в лице туристов
с «Батория» изумленным русским было явлено велико-
лепное зрелище свободных людей, которые болтают в
музее во время экскурсии и дурачатся в метро.
Разумеется, такой «индивидуализм» — лишь экс-
портный предмет роскоши. В самой Франции, в случае
несравненно более важном, он получает иное имя, по
крайней мере на страницах «Фигаро». Когда как-то в
воскресенье четыреста призывников военно-воздуш-
ных сил отказались ехать воевать в Северную Афри-
ку*
4
, в «Фигаро» уже не было речи о симпатичном духе
анархии и похвального индивидуализма; тут дело шло
уже не о музеях и метро, а о больших колониальных
капиталах, и такого рода «безобразие» сразу превра-
тилось из проявления славных галльских традиций в
искусственное дело рук «подстрекателей»; из велико-
лепного оно стало
Do'stlaringiz bilan baham: |