потому, что подобному движению — могут помешать различные местные
обстоятельства и политические соображения, так и по той причине, что
движение по всякому другому пути даст мне возможность осмотреть
местность и изучить страну на гораздо большем: пространстве, чем при
движении обратном на Хиву. Предупреждая Г. А. Катенина, что
обстоятельства могут меня принудить выйти из ханств на какой либо пункт
Сыр-Дарьинской линии, я обратился к Его Превосходительству с
покорнейшею просьбою, чтобы командиру
Сыр-Дарьинской линии
предписано было в случае такового моего движения принять все надлежащие
меры, как к высылке ко мне на встречу дополнительного конвоя, так и к
снабжению вверенной мне миссии всеми предметами первой потребности для
возвратного похода в г. Оренбург.
На этих днях, на бале, начальник края познакомил меня с находящимся
еще здесь бухарским посланцем. Из разговора с ним заметил я, что бухарцы
желают, чтобы миссия отправилась сперва в Бухару, а потом в Хиву и
намекают даже, что в противном случае я не буду принят эмиром. Я на это,
разумеется, не обратил никакого внимания.
Желая иметь неопровергаемые доказательства вероломства и тайных
враждебных действий хивинцев в отношении к нам и покровительства,
оказываемого ими враждебным нам киргизам и лицам, открыто восстающим
протии законной власти, я просил Генерал-адъютанта Катенина снабдить меня
подлинными документами по сему предмету.
В отзыве от 6 Мая за № 950 начальник края сообщил
[21]
мне, что
известный Исет Кутебаров искал покровительства хивинского хана, который
и обещал ему оное, что доказывается подлинным письмом Сейд-Мохамеда.
Кроме того мне доставлены Генерал-адъютантом Катениным фирман,
присланный хивинским ханом адаевцам и
письмо от ханского мехтера,
открыто подстрекающего их к новым ссорам с Ямудскими туркменами,
врагами хивинцев».
Письмо мехтеру написанное от имени Оренбургского Генерал-
губернатора, но составленное мною, по соглашению с Г. А. Катениным, было
следующего содержания:
«Высокостепенного хана хивинского почтенному и уважаемому
Мехтеру.
В исполнение Высочайшего соизволения, выраженного в грамоте Его
Императорского Величества Всемилостивейшего Государя моего к
высокостепенному владетелю Хивы, отправленной с бывшим здесь посланцем
шейх-уль-исламом Фазиль-Ходжею, Императорское посольство, назначенное
в Хиву из снисхождения к желанию хана, прибыло на сих днях в г. Оренбург
и 10 Мая выступило уже отсюда в Киргизскую степь. Начальником Миссии
для ведения переговоров с Высокостепенным ханом Его Императорское
Величество удостоил избрать полковника Игнатьева, собственного своего
флигель-адъютанта, т.е. одного из самых приближенных и доверенных своих
сановников. Свита посольства состоит из секретаря, двух переводчиков, двух
медиков и других чиновников, в числе 16 лиц и 38 человек прислуги, при них
63 человека почетного конвоя. К Куня-Ургенгу прибудет посольство около 29
Июня. До этого пункта оно будет сопровождаемо собственным моим конвоем,
который здесь должен быть сменен охранною стражею от высокостепенного
хана, о высылке которой было уже написано от меня на имя почтенного Диван-
Беги в письме от 22 Февраля. Ныне считаю долгом обо всем вышеизложенном
уведомить почтенного и уважаемого
мехтера на тот предмет, чтобы
правительству хивинскому известны
[22]
были в точности числительность
Императорского посольства и время прибытия его в пределы Хивы и
сообразно с сим приготовлена своевременно охранная стража, имеющая
встретить посольство около Куня-Ургенча. Вместе с тем не излишним нахожу
предупредить, что флигель-адъютант Игнатьев обязан из Хивы отправиться в
Бухару, а из Бухары спешить обратно в Россию, так как он по званию своему
не может быть долго в отсутствии. По этой причине он, по всей вероятности,
вынужден будет сократить свое пребывание в Хиве, почему было бы весьма
желательно, чтобы переговоры с ним хивинского правительства ведены были
с наивозможною меньшею тратою времени. Писано в г. Оренбурге 6 Мая 1858
г.». Чтобы по возможности предупредить предвидимое поползновение
хивинцев задержать в Хиве посольство и не пропускать во всяком случае
русских в Бухару непосредственно прямым и кратчайшим нутом, я уговорил
Катенина включить в его извещение мехтеру,
что пребывание мое в Хиве
должно быть лишь кратковременно, вследствие того, что мне поручено
Государем идти в Бухару и скорее вернуться в Россию. По понятиям азиатцев
и свойственным им обычаям, время пребывания посольства в ханстве и отъезд
оного на родину должны были находиться в зависимости от произвола и
расположения духа хана, а потому необходимо было принять заблаговременно
меры для того, чтобы внушить хивинскому повелителю убеждение в
невозможности изменить, по своей фантазии, программу, которую посольство
обязано было выполнить, не смотря ни на какие препятствия. Вот подлинные
извлечения из донесений моих Ковалевскому (директору Азиатского
Департамента) из г. Оренбурга, от 7 Мая:
«Погода сделалась жаркой и кормы в степи изобильные. Дело стало из-
за верблюдов, выписанных в г. Оренбург только к 15 Мая. Начнут они
прибывать сюда 16-го. Жаль, что поздновато снаряжены мы в поход. Надо
было выступить в первых числах Мая. Все было бы лучше и легче. Не могу
скрыть от Вас, что многочисленная моя свита смущает меня чрезвычайно. Все
мои
[23]
спутники, большею частью, премилые люди, но дельных помощников
мало и все приезжие из Петербурга не запаслись необходимым для степного
похода, так что значительною помехою моего выступлению —
снабжение
членов миссии лошадьми, седлами, вьюками и предметами первой
необходимости. Вы не поверите сколько мне возни по снабжению моих
спутников. Вещи фотографические так громоздки, что их нельзя было
применить к вьючке и пришлось уложить все на повозку a la grace de Dieu. Я
не думаю, чтобы когда либо отправлялся в Зауральскую степь такой
неуклюжий караван, как мой. Громадность каравана заставляет меня еще
более прежнего опасаться, что денежных средств моих будет недостаточно.
Г. А. Катенин очень недоволен был последним решением комитета об
отправлении миссии в Хиву и Бухару. Он меня спрашивал, принимал ли я
участие в заседании комитета и успокоился
только моим отрицательным
ответом.
Мне здесь предсказывают совершенную неудачу. Иду на все
превратности с тою же твердостью духа, с какою шел бы на верный успех.
Постараюсь сделать все, что от меня зависит, а в успехе волен — один Бог.
Драгоман миссии назначен Г. А. Катениным Батаршин 2-ой, а
словесным толмачом Чанышев. Недостатки первого заключаются, как мне
кажется, в том, что он очень робкого характера, а переводит вяло,
нерешительно, заикаясь; я это заметил во время разговора моего с Бухарским
посланцем. Переводить дипломатический разговор на персидский язык он сам
не берется, а это будет в Бухаре весьма невыгодно, так как официальная,
дипломатическая переписка ведется вся на персидском языке. Со мною нет
никого свободно объясняющегося по-персидски.
Другой драгоман, по
сознанию самого Григорьева
Do'stlaringiz bilan baham: