Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

5
, что, 
по 
[11]
Высочайшему повелению; мне поручается экспедиция в Среднюю 
Азию, то я полагал, что основания моей записки будут соблюдены и 
подробности приготовления будут выработаны по соглашению с будущим 
начальником экспедиции, которому предоставят избрать личный состав 
экспедиции. 
Но, прибыв в конце Марта в Петербург, я застал все дело решенным и 
назначения слишком большого числа ненужных лиц различных ведомств не 
только состоявшимися, но с большинством из них, взятым из Оренбургского 
ведомства, по выбору Генерал-губернатора, я мог познакомиться лишь 
накануне выступления. По составленному маршруту, выступление должно 
было последовать 15-го Мая. Хотя этот срок был уже слишком поздний для 
такого дальнего степного похода, который нам предстоял, но мне оставалось 

---

лишь дней 20 на сборы. Аральская флотилия, посмотри на уверения Г. А. 
Катенина и Бутакова, видимо не могла быть своевременно снаряжена, чтобы 
поспеть к нашему приходу в Чернышевский залив, где было назначено наше 
соединение, а главное должна была опоздать вступлением в р. Аму в 
благоприятное время, ибо в Июне вода в реке начинает уже спадать. Обратив 
внимание 
Министерства 
Иностранных 
Дел 
на 
обстоятельства, 
препятствующие успеху экспедиции, я получил в ответ, — как от 
Министерства Иностранных Дел, так и от Морского Ведомства, — общин 
успокоительные фразы, клонившиеся к тому, что все «это мне кажется отсюда, 
но что на месте все препятствия умиляются и что Катенину и Бутакову 
будет 
написано, 
чтобы ускорены были приготовления, а что если личный 
состав моих спутников окажется неудачным, то я всегда могу возвратить 
бесполезного члена с дороги»! 
Я ограничился подачею записки Ковалевскому, в которой дал заметить, 
что при первоначальном предположении, составленном по совещании со 
мною, военный конвой посольства предполагался вдвое многочисленнее, 
нежели ныне назначенный с несколькими ракетными станками, взамен чего 
нашли нужным, ослабив прикрытие, обременить состав посольства и его 
конвоя чрезмерным 
[12]
числом чиновников и офицеров, в том числе восемь 
строевых, и увеличить соразмерно непроизводительные расходы на 
экспедицию. 
Я просил: 1) отправить со мною при конвое хотя один боевой ракетный 
станок с опытным фейерверкером 
6
; 2) снабдить нас 20 револьверами в 
кожаных чехлах, на поясных ремнях, о полною принадлежностью и по 100 
капсюлей на каждый, для вооружения гражданских чинов экспедиции, 
нестроевых и прислуги, и 3) назначенный Генерал-губернатором в состав 
экспедиции медик только что кончил курс в Казацком университете, 
мусульманин, и не представляет многочисленным членам посольства, 
отправляемого в степь в самое жаркое, неблагоприятное время года, ни какого 
ручательства в своих практических знаниях 
7
; экспедиция продолжится около 
года и должна совершить трудный поход в 4,000 верст, а потому необходимо 
назначить, если не взамен избранного, то еще другого опытного медика из С. 
Петербурга. 
Ракетный станок с боевыми ракетами, оказалось невозможным выслать 
в краткий срок, но медик 
8
и револьверы были даны. 
До 15-го Апреля — как свидетельствует походящие журнал, веденный 
мною в должности военного агента, — я еще продолжал передавать Военному 
Министерству собранные мною в Англии сведения и переписываться с 
различными военными управлениями. 

---

19 Апреля я получил верительные письма к хивинскому 
и 
[13]
бухарскому правительствам и инструкции Министерств Иностранных 
Дел и Военного. 
20-го Апреля я пустился в дальний путь, полный тревог, лишений, 
опасностей и неизвестностей. Некоторые приятели смущали меня перед тем 
внушениями, что, завидуя моему быстрому полету и вниманию, которое было 
на меня обращено Государем и князем Горчаковым, «меня старались удалить 
с шееломным поручением в надежде, что я где-нибудь погибну или осрамлюсь 
и что от меня петербургские дельцы избавятся раз навсегда». 
Вера в промысел Божий и безотчетное желание послужить России, вне 
обыденной колеи, поддерживали мой дух, способствуя тому, что отличало всю 
мою последующую деятельность, а именно: я считал интриги и сплетни 
такими мелочами в жизни, на которые недостойно человеку, посвящающему 
себя бескорыстному слежению отечеству, обращать внимание. 
Прощание с Государем и Великим Князем Константином 
Николаевичем, принимавшим горячее участие в моей экспедиции, было 
трогательно и оставило во мне, своею видимою сердечностью, глубокое 
впечатление. 
Военный Министр Сухозанет прощался со
 
мною отечески, повторяя на 
все лады сожаление свое, что меня «берут у него на такое рискованное дело». 
Многие из знакомых прощались со мной — как бы в последний раз пред 
моею 
гибелью. 
Моих родителей 
осаждали 
самыми 
зловещими 
предсказаниями. Но кто меня более всех поразил — это покойная 
Императрица Александра Федоровна. Она благословила меня образом Божией 
Матери, прекрасной миниатюрной живописи, и поставив перед собою на 
колени, взяла мою голову в свои руки, благословила и поцеловала. Слезы 
умиления брызнули у меня, когда она стала упрекать вошедшего в это время к 
ней Государя, что он меня напрасно посылает «dans un si horrible pays, ou il 
risque de perir inutilement, tandis qu'il aurait pu etre tres utile ici. Ou dirait vraimeut, 
que le Miuisterc u'a pas quelqu'un d'autre a eavoyer dans ces affreux parages!» 
[14]
Его Величеству, видимо, это было неприятно, и меня подобное 
заявление поставило в довольно неловкое положение, в особенности, когда 
вслед за сим Императрица, отпуская меня, потребовала, чтобы я пришел «на 
прощанье» к ней обедать. За столом были лишь Государь и Принц Петр 
Ольденбургский. 
Их Величества после обеда, окончательно меня благословили и со мною 
простились самым благосклонным образом. 

---

Выписываю из сохранившихся листков моего походного дневника: «20-
го Апреля выехал в полдень из Петербурга, по Московской железной дороге. 
Е. И. Ковалевский пришел проститься со мною на станцию железной дороги. 
Родители, сестра Ольга, брат Алексей и родные провожали сердечно. Было 
много народу на станции. Неудобно и неприятно прощаться с близкими на 
публике. В вагоне я чувствовал потребность одиночества, хотелось мне 
подумать о былом, о родных, о милых сердцу, но несносный в этих случаях 
говор знакомых, ехавших на мою беду в Москву в том же поезде, мешал мне. 
21-го Апреля в 3 часа пополуночи прибыли в Тверь. Я отправился в монастырь 
к тетушке игуменье. В 9 ч. утра сел на пароход «Курьер», предоставленный 
обществом Самолета в мое распоряжение до Казани». 
Это был первый пробный рейс курьерского пассажирского плавания, а 
не товарного более медленного. Чтобы иметь понятие о развитии судоходства, 
пассажирского и торгового движения по р. Волге, в протекшие 30 лет, 
любопытно сопоставить беглые заметки дневника с настоящим положением: 
ночной пароход идти не мог и останавливался часов в 10 вечера, а с рассветом 
двигался в путь. Мы высаживались в первый день по случаю продолжительной 
остановки и желания ознакомиться с прибрежьем, в г. Корчеве. 22-го рапс 
утром, проходили мимо Калязинского монастыря и затем Углича, а в 3 ч. 
пополудни подошли к Рыбинску. Стояли там два часа для пополнений 
топлива. Я осматривал пока город. В дневнике записано: «до Рыбинска вверх 
по Волге барки тянутся лошадьми. За 
[15]
Рыбинском, вниз, встречаются 
барки совершенно другой конструкции, ходят на парусах, а при противном 
ветре тянут люди по берегу. Для этих случаев на барках много лишних людей. 
Наружная форма судов и парусов — голландская, такая, какая была введена 
еще Петром Великим. В Рыбинске мало каменных строений, театр вроде 
большого балагана. Когда мы проезжали мимо Романова — Борисоглебска, 
нам рассказывали, что первый недавно горел, и огонь перебросило через реку 
в Борисоглебск. 
В восьмом часу вечера причалили к городу Ярославлю, где и ночевали». 
Как видно из дневника, осматривая город, я нашел его «прелестным, 
местоположение — живописным». 
23-го Апреля, тронувшись с рассветом, мы пристали к г. Костроме около 
7 час. утра. Пока пароход забирал провизию и топливо, я успел побывать в 
Ипатиевском монастыре, у Архиерея Платона, благословившего меня на 
предстоящее предприятие, — и осмотреть город. В течение дня мы 
высаживались в Юрьево Поволжском, и ночевали в Городца. 24-го Апреля, 
проехав рано утром мимо Балахны, мы в 7 часов утра, причалили к Нижнему 
Новгороду. Я в первый раз познакомился с этим живописным и своеобразным 
городом, в котором мне через 21 год позже, пришлось начальствовать. 
Оригинально, что тогда, т.е. в 1856 г., явился ко мне для оказания почета 

---

жандармский офицер Перфильев, которого я нашел через 21 год на том же 
месте, на самом отличном счету и пользующегося общественным доверием. 
Он был мною употреблен с пользою в 1879-1880 гг., во время моего Генерал-
губернаторства в Нижнем Новгороде, причем мы оба вспомнили о прежней 
встрече. Я ему доставил заслуженное повышение, но он года через два умер. 
Осмотрев пустые ярмарочные строения, я объехал обширный и разбросанный 
по оврагам город, мне очень понравившийся своим прелестным видом, 
оригинальностью и церквами. Осматривая собор, я зашел в подвальный склеп 
поклониться праху доблестного патриота 
[16]
Минина. В дневнике записано: 
«надпись на могиле в стихах, громкая, но по стихосложению — неудачная». 
После полудня отправился «Курьер» далее, прошел мимо старого 
Макариевского монастыря и места прежней ярмарки и остановился у 
Васильсурска. «За Нижним начали встречаться кабестанные машины, 
движимые паром или лошадьми. В настоящее время не менее 22 различных 
типов судов, плавающих по Волге (сибирки, расшивки и проч.), насчитывают 
до 34,000 судов и барок, двигающихся по реке с товарами; пароходов же всего 
130. До 300,000 человек рабочих — употребляются судами, идущими вверх по 
реке. Вообще судоходство, к сожалению, в младенческом состоянии и не 
может сравниться с происходящим в Западной Европе. Необходимо увеличить 
число пароходов и постигнуть удешевления и ускорения грузовой доставки 
9
. 
Этого требуют государственные, финансовые, общественные и частные 
интересы, но также и человеколюбие. При настоящем положении судоходства, 
сколько десятков тысяч людей, употребленных на тягостную и вредную для 
здоровья работу тягл барок, гибнут совершенно бесполезно.» 
Переночевав у Козмодемьянстка 25 Апреля, мы прибыли в полдень в 
Казань, причалив к пристани пароходного общества «Меркурий». В дневнике 
записано, что «Казань издали имеет совершенно восточную, турецкую 
наружность. От пристани до города четыре версты по плотине, проложенной 
по затопленным лугам. Мостовая плохая, гостиницы еще хуже, остановился в 
лучшей из них — Рязанова: дорого, дурно, отвратительно, грязно и ничего не 
допросишься». 
Простудившись на пароходе, я болел зубами и совсем разболелся, 
подъезжая к Казани, чувствуя лихорадку и ревматические боли в руках и 
ногах. Бывший при посольстве доктор Пекарский, меня уложил и в сутки 
справил; он хотел поставить пиявки, послал искать по всему городу и не 
нашел. Заказанные 
[17]
заблаговременно чрез купца Савина два тарантаса — 
один легкий и красивый, а другой — побольше, для прислуги и вещей — были 
готовы. Заплатив за них 400 руб. и отправив большую часть вещей и запасов 
на долгих, с обеспечением доставки груза в г. Оренбург в 10 дней, я поехал 
далее на почтовых. 

---

1-го Мая прибыл я наконец в г. Оренбург, где мне было приготовлено 
помещение в клубе и, облачившись в полную форму, тотчас явился к Генерал-
адъютанту Катенииу, принявшему меня с свойственною ему изысканною 
приветливостью и любезностью. Давнишняя семейная связь смягчала 
несколько-то неудовольствие петербургскими распоряжениями по составу и 
снаряжению посольства, на которые Генерал-губернатор смотрел как на 
посягательство на его местный авторитет и привычное самовластие. Генералу 
Катенину не нравилось, что в степь ему подведомственную и в соседние 
ханства отправляется лицо самостоятельное, тогда как он желал назначить 
начальником экспедиции одного из своих подчиненных; ему не нравилось, что 
во 
главе 
посольства 
находится 
флигель-адъютант, 
имеющий 
непосредственный доступ к Государю, и хотя ему семейно знакомый, но 
обладающий 
независимым 
характером, 
не 
легко 
поддающимся 
административному давлению или постороннему влиянию. Как умный и 
обворожительный человек, Катенин старался скрыть от меня свое стремление 
парализировать всякую инициативу со стороны начальника посольства, 
поставить его в зависимое от себя положение и обратить посольский караван 
с предназначенным ему конвоем в авангард отряда, идущего в киргизскую 
степь с Генерал-губернатором края. Но цель эта тем не менее обнаруживалась 
на каждом шагу, в распоряжениях по снаряженного каравана и степному 
движению отрядов, в продолжительных ежедневных разговорах со мною и 
даже в письменных сообщениях. 
В донесении моем Ковалевскому из г. Оренбурга от 7 Мая (№ 4) оказано: 
«все мои будущие спутники уже собрались в г. Оренбурге. Лица, назначенные 
в состав миссии из здешнего края, тоже явились ко мне. К выступлению все, 
приблизительно, 
[18]
готово... Погода теплая, и кормы в степи изобильные, но, 
за неимением перевозочных средств, едва ли будет возможно, к сожалению, 
выступить ранее 15 Мая. Впрочем, я не теряю надежды, что, вследствие моих 
настояний и при особенной заботливости Г. А. Катенина, Его 
Превосходительство найдет средство ускорить сбор верблюдов и доставить 
мне возможность выступить несколько ранее отряда, конвоирующего 
начальника края, и идти безостановочно до Аральского моря»… 
Так как главнейшею заботою при степном походе должно быть 
прокормление не только людей, но и лошадей, и верблюдов и 
удовлетворительное разрешение этой задачи составляет важнейшее условие 
успешного достижения цели, то чем раньше могло двинуться посольство в 
степь, как только появился подножный корм, тем было больше задатков в 
своевременном достижении берегов р. Аму и вступлении в Хиву до 
наступления самых сильных. жаров. Лучше было выступить в конце Апреля 
или в самых первых числах Мая, нежели откладывать до половины Мая. 
Каждый день был дорог. А потому понятны сетования на медленные сборы 
перевозочных средств и на старания Оренбургского начальства приурочить 

---

движения посольского каравана к маневрированию отрядов сопровождающих 
торжественное шествие начальника края по вверенной его управлению степи. 
При отправлении дипломатической миссии в Среднюю Азию имелись в 
виду не только политические и военные цели, но и торговые. Предстояло 
заключить торговые договоры в Хиве и Бухаре, улучшить положение русских 
торговцев и попытаться завязать более непосредственные и оживленные 
сношения их с жителями ханств. А потому предполагалось, по моему 
предложению, придать посольству двух купеческих русских агентов, о чем и 
было сообщено Министром Иностранных Дел Г. А. Катенину. «Но 
недоразумению, доносил я Ковалевскому