Глава I. Художественная деталь

Вещь как художественная деталь

Мир вещей составляет существенную грань человеческой реально­сти, как первичной, так и художественно претворенной. Это — сфера деятельности и обитания людей. Вещь напрямую связана с их поведе­нием, сознанием и составляет необходимый компонент культуры: «вещь перерастает свою «вещность» и начинает жить, действовать, «веществовать» в духовном пространстве»⁴. Вещи кем-то сделаны, ко­му-то принадлежат, вызывают к себе определенное отношение, стано­вятся источником впечатлений, переживаний, раздумий. Они кем-то поставлены именно на данное место и верны своему назначению либо, напротив, почему-то находятся на чисто случайном месте и, не имея хозяина, утрачивают смысл, превращаются в хлам. Во всех этих гранях вещи, являющие собой либо ценности, либо «антиценности», способ­ны представать в искусстве (в частности, в литературных произведе­ниях), составляя их существенное звено.
Один их лейтмотивов литературы XIX—XX вв. — вещь, сродная человеку, как бы сросшаяся с его жизнью, домом, повседневностью. Тщательно живописуемые Н.В. Гоголем вещи в доме Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны («Старосветские поме­щики»): связки сушеных груш и яблок на частоколе, содержащийся с опрятностью глиняный пол, сундуки, ящики в комнатах, поющая дверь.
В литературе XIX—XX вв. преобладает снижающе-прозаическое освещение вещного мира, нежели возвышающе-поэтическое. У Гоголя и в «послегоголевский» период быт с его вещным антуражем часто подается как унылый, однообразный, тяготящий человека, отталкивающий, оскорбляющий эстетическое чувство. Вспомним комнату Раскольникова, один угол которой был «ужасно острый», другой — «уж слишком безобразно тупой», или часы в «За­писках из подполья», которые «хрипят, будто их душат», после чего раздается «тонкий, гаденький звон». Человек при этом изображается как отчужденный от мира вещей, на которые тем самым ложится печать запустения и мертвенности.
Литература XX в. ознаменовалась небывало широким использова­нием образов вещного мира не только как атрибутов бытовой обста­новки, среды обитания людей, но и (прежде всего!) как предметов, органически сращенных с внутренней жизнью человека и имеющих при этом значение символическое: и психологическое, и «бытийное», онтологическое (так называемые сопутствующие детали).
Помимо этого существуют диссонансные детали, т.е. они представлены как контрастные и противоречащие внутреннему миру героев. Такая деталь приглашает читателя внимательнее присмотреться к предмету, не скользить по поверхности явлений. Выпадая из ряда, она останавливает на себе внимание.
Условно можно выделить важнейшие функции вещей в литературе, такие, как культурологическая (особо значима в романах-путешествиях, исторических романах и в бытоописательных произведениях), характерологическая (показывает интимную связь вещей со своими владельцами), сюжетно-композиционная (характерна для детективной литературы, так называемые детали-улики).
Итак, вещная конкретика составляет необъемлемую и весьма су­щественную грань словесно-художественной образности. Вещь в ли­тературном произведении (как в составе интерьеров, так и за их пределами) имеет широкий диапазон содержательных функций. При этом вещи «входят» в художественные тексты по-разному. Чаше всего они эпизодичны, присутствуют в весьма немногих эпизодах текста, нередко упоминаются вскользь, как бы между делом.
Вещи могут «подаваться» писателями либо в виде некоей «объек­тивной» данности, бесстрастно живописуемой (вспомним комнату Обломова в первых главах романа И.А. Гончарова; описания магазинов в романс Э. Золя «Дамское счастье»), либо как чье-то впечатление от увиденного, которое не столько живописуется, сколько рисуется еди­ничными штрихами, субъективно окрашенными. Первая манера вос­принимается как более традиционная, вторая — как сродная современному искусству.

3.