Убайдулла-наме вступление во имя аллаха милостивого и милосердного! /1б

351
, заговорщики тем же порядком послали во след 
Балтую мехтара Шафи'. После этого взяли [Абулфайз] 
[252] 
султана к воротам арка. 
Русские же [охранявшие ворота] в то время, когда эти сверепые, как Марс, люди показали 
народу, как ичкимеры 
352
, свою суровость, — подобно черепахам, втянули свои головы в 
место сна 
353
 и лежали не дыша. Заговорщики, захватив ворота, взошли на *балкон /226б/ 
оркестра 
354
 ударами рукояток ножей и плетками подняли музыкантов и заставили их бить 
в большой царский барабан, с провозглашением имени Абулфайз султана. 
Стихи: 
Рокот барабана миродержавия, ибо государь, — перед воротами, 
Утром или вечером слышится по-разному.
Звуки большого барабана в этот полночный час охватили весь город; горожане 
повскакали со своих постелей, недоумевая, в чем дело. Те же сорок злодеев, каждый со 
свечой, осветили весь арк. Начальники этого мятежного народа, то есть эмиры и 
взбунтовавшееся войско, которые только и ждали этого момента, войдя поодиночке в арк, 
посадили на золотой трон Абулфайз-султана и устроили торжественный прием. 
Поздравив принца с восшествием на престол, каждый с выражением рабской покорности 
подвел к нему коня и, [затем] поднявши могущество Абулфайз султана из океана земли, 
вознесли его до апогея небес 
355
. Прочие же важные дела отложили до прибытия Ма'сума 
/227а/ аталыка, который, собственно, и являлся началом этого бунта. Так как аталык 
медлил своим появлением, то Султан токсаба и Надир-токсаба с несколькими другими 
лицами отправились к аталыку и сообщили ему о всем происшедшем. Аталык, ощутив в 
своем сердце радость [по поводу происшедшего], на словах тем не менее отнесся 
отрицательно к совершившемуся. Бунтовщики стали уговаривать его [изменить свою 

---

позицию] и, [наконец], прибегли к более настойчивым убеждениям. Аталык, сам бывший 
источником этого мятежа, под влиянием совершившегося 
[253]
факта погрузился в 
глубокое раздумье. Ему пришла мысль, что необходимо последовать смыслу коранского 
стиха: *возвращайте отданные вам на хранение вещи их владельцу 
356
, насилие же и 
неблагодарность в отношении своего господина и благодетеля являются запрещенными 
действиями, как справедливо сказали по-арабски: “насилие слуг более тягостный 
поступок, чем стать неверным”. 
Двустишие: 
Как бы собака не вдела в ухо кольцо преданности [хозяину], 
Она никогда не забывает и одного [своего] куска.
И аталык с надменностью сказал: “Что вы ко мне пришли? Чтобы я стал обвинен в 
этом гнусном деле, которое является тяжким грехом в этом мире и влечет наказание в 
будующей жизни?” Мятежники, продолжая настаивать, сказали: “Теперь бесполезно 
раздумывать, опора эмиров, когда дело уже сделано. Если вы проявите нерешительность, 
то, /227б/ возможно, что вас постигнет неприятность”. 
Аталык, весь объятый раздумьем, [как ему быть], сколько не напрягал свой 
дальновидный ум, покрывало судьбы спустилось на его проницательные очи и он не 
видел соответствующего выхода из положения. Сколько не предлагал ему советов его 
разум, разрешающий малейшие затруднения, все же стрела превратности судьбы 
направляла поводья его намерения — сохранить свою репутацию честного человека — в 
другую сторону. Поскольку нужно было на что-нибудь решиться, аталык вспомнил, что 
мятеж не осуществился бы, когда б легко было предотвратить его, и буря случайности 
поднялась не для того, чтобы утвердить основание раздумья потому, что предопределение 
сделало уже свое дело. И аталык, решившись, без раскаяния повязал на свой лоб /228а/ 
повязку восстания против своего благодетеля; не обращая внимания на смысл арабского 
выражения: “неблагодарность более тяжка, чем неверие, [так как] последнее касается 
лишь одного человека, а первое затрагивает двух”, он запачкал наличие преданности 
[своему повелителю] пятнами на своей репутации и существо [своей] чистоты и [своих] 
убеждений загрязнил мусором обмана и хитрости; он, этот мятежный эмир, выставив щит 
ослушания, в силу корыстной фальши и сатанинских замыслов выявил все то, что было 
скрыто в глубинах его страстей, в его нечистом внутреннем я. 
Шаим-и Аби поспешил в арк. Сделав поклон Абулфайз-султану, изъявил 
претензию на звание аталыка. Султан, покачав головою, 
[254]
напомнил [ему] следующее: 
“Удивительно, какой теперь пошел народ и какие стали странные люди! Столько лет 
кушали хлеб-соль моего брата и соблюли ли ему верность, когда поставили меня? Словно 
все эти люди без стыда [и совести] и совершенно беспечны в отношении коранского 
стиха: *верующие, будьте верны в исполнении своих обязанностей