Тысячеликий герой

die Sonne
). По всей Сибири, так же как и в
Северной Америке, в разных местах сохранились рассказы о женщине-
солнце. И в сказке о Красной Шапочке, которая была съедена волком, но
вызволена из его брюха охотником, мы можем видеть отдаленные
отголоски того же приключения, что произошло с Аматэрасу. Такие следы
сохранились во многих странах; но только в Японии некогда великая
мифология все еще имеет силу в культуре; ибо Микадо является прямым
потомком внука Аматэрасу, и как предок императорской семьи она
почитается как одно из верховных божеств национальной традиции Синто
[316]
. В ее приключении ощущается иное отношение к миру, чем в более
известных сейчас мифологиях солнечного 
бога
: какая-то нежность к
чудесному дару света, мягкая благодарность за вещи, сотворенные
видимыми — то, что раньше, должно быть, было характерно для
религиозного духа многих людей.
Зеркало, меч и дерево мы узнаем. Зеркало, отражающее богиню и
выманивающее 
ее 
из 
величественного 
покоя 
ее 
божественного
непроявления, символизирует мир, сферу отраженного образа. Божеству
доставляет удовольствие видеть в нем свою собственную славу, и это
удовольствие само по себе является побуждением к акту проявления или
«творения». Меч является соответствием молнии. Дерево — это Ось Мира
в ее исполняющем желания, плодоносном аспекте; такое же дерево
ставится в христианских домах во время зимнего солнцестояния, в период
возрождения или возвращения солнца: радостный обычай, унаследованный
от германского язычества, которое дало современному немецкому языку его
женское имя 
Sonne
. Танец Удзуме и шумный смех богов являются частью
карнавала: после ухода верховного божества мир, погруженный в хаос,
радуется приближающемуся возрождению. А великая 
сименава
, веревка из
соломы, которая была натянута за спиною богини, когда она снова явилась
в мир, символизирует милосердное чудо возвращения света. Эта 
сименава
является одним из самых заметных, важных и безмолвно выразительных
традиционных символов народной религии Японии. Висящая над входами
в храмы, увешанная гирляндами вдоль улиц в праздник Нового Года она
обозначает обновление мира на пороге возвращения. Если христианский
крест является самым выразительным символом мифологического перехода
в пучину смерти, то 
сименава
является простейшим условным знаком
воскрешения. Оба они представляют таинство границы между мирами —
существующую несуществующую линию.
Аматэрасу является Восточной сестрой великой Инанны, верховной
богини древних шумерских клинописных храмовых табличек, нисхождение

---

которой в нижний мир мы уже рассматривали. Инанна, Иштар, Астарта,
Афродита, Венера — таковы имена, которые она носила в разных культурах
следующих друг за другом периодов развития Запада — она
ассоциировалась уже не с солнцем, а со звездой, носящей ее имя, и в то же
время с луной, с небесами и с плодородной землей. В Египте она стала
богиней Пёсьей звезды, Сириуса, ежегодное появление на небе которой
оповещало о наступлении сезона разлива реки Нил, когда земля становится
плодородной.
Как мы помним, Инанна спустилась с небес в преисподнюю, страну
своей сестры-противоположности, Царицы Смерти Эрешкигаль. Она
оставила позади своего посланника Ниншубура с указаниями, как
вызволить ее, если она не вернется. Она предстала нагою перед семью
судьями; они обратили на нее свои взоры, и она превратилась в труп, а труп
— как мы видели — был повешен на столбе.
Когда прошло три дня и три ночи
[317]
,
Ниншубур, ее посол,
Глашатай слов милосердных ее,
Вестник слов быстрокрылых ее,
На холмах погребальных заплакал о ней,
В доме собраний забив в барабан,
Храмы богов для нее обошел...
Рубище, точно бедняк, надел.
В Экур, храм Энлиля, одиноко побрел.
Это начало спасения богини, иллюстрирующее тот случай, когда
героине мир, в поле действия сил которого она вступает, уже хорошо
известен, так что она позаботилась о том, чтобы ее оттуда вызволили.
Сперва Ниншубур отправился к богу Энлилю; но бог сказал, что Инанна,
спустившись с великих небес к великим недрам, должна подчиниться
законам нижнего мира. Затем Ниншубур отправился к богу Нанна; но бог
сказал, что она сошла с великих небес к великим недрам и что в нижнем
мире нужно подчиняться законам нижнего мира. Ниншубур отправился к
богу Энки; и бог Энки придумал план
[318]
. Он создал два бесполых
существа, вручил им «травы жизни» и «воду жизни» и приказал
отправиться в нижний мир и шестьдесят раз причастить этой пищей и
водой подвешенное мертвое тело Инанны.

---

«Труп с крюка они взяли.
И один — травой жизни и второй —
Водой жизни ее тела коснулись.
Инанна встает.
Инанна из подземного мира выходит.
Ануннаки ее хватают.
«Кто из спускавшихся в мир подземный
Выходил невредимо
Из мира подземного?
Если Инанна покинет «Страну без возврата»,
За голову голову пусть оставит!»
Инанна из подземного мира выходит.
И малые демоны гала, как острые стрелы,
И большие демоны, подобные стилям табличным,
Шли рядом с ней.
Тот, кто шел впереди нее, держал в руке жезл,
Тот, кто шел рядом с ней, имел оружие у пояса.
Те, что шли перед ней,
Перед Инанной,
Были существами, не знавшими ни пищи, ни воды,
Не евшими окропленной муки,
Не пившими вина возлияния,
Отнимающими жену от чресел мужа,
Отрывающими дитя от груди кормящей матери».
Окруженная этой ужасной толпой призраков Инанна бродила от
города к городу по землям Шумера
[319]
.
Эти три примера из далеко отстоящих друг от друга культурных
областей — Ворон, Аматэрасу и Инанна — в достаточной мере
иллюстрируют тему спасения извне. На последних стадиях приключения
они демонстрируют непрекращающееся действие сверхъестественной
содействующей силы, которая не оставляла избранного на протяжении
всего его испытания. Несмотря на то, что его сознание отступает,
бессознательное предъявляет свои собственные противовесы, и он снова
рождается в мир, из которого пришел. Вместо того чтобы держаться за свое
эго и спасать его, как в случае волшебного побега, он теряет его, но все же,
великой милостью, оно возвращается.
Это подводит нас к последнему критическому моменту героического

---

круга, моменту, для которого весь удивительный экскурс был лишь
прелюдией — а именно, к парадоксальному и в высшей степени сложному
моменту пересечения порога героем, возвращающимся из сферы
мистического в повседневный мир. Независимо от того, получает ли он
спасение извне, движим ли он внутренним убеждением или незаметно
направляем богами, он должен вновь войти вместе со своим обретением в
давно забытую среду, где люди, будучи разделенными, считают себя целым.
Он еще должен предстать перед обществом со своим разрушительным для
эго и спасительным для жизни эликсиром и получить в ответ разумные
вопросы, непримиримое негодование и неспособность добрых людей
понять его.