да вдруг начинает петь. Мы узнаем вещи. Мы говорим о любви
с первого взгляда. Ландшафт вызывает сердцебиение, прият-
ную тревогу, продолжительное сладострастие. […] Это всегда
происходит со мной при созерцании средиземноморских пейза-
жей˝. И далее: ˝Я помню тот летний день, когда я сорвал ди-
кие цветы, только что раскрывшиеся, яркие и ароматные. Я
восхищался ими как символами поэзии, которая постоянно, во
все времена, тянется вверх из всех пор земли. А потом они по-
степенно поблекли между моими пальцами, и мне пришлось вы-
бросить их один за другим. [...] Я думал, что достаточно толь-
ко протянуть руку, чтобы сорвать новые цветы, но у меня не
хватило смелости сделать это; с тех пор они все, по-своему,
напоминали своим отсутствием. Я полагал, что всегда могу
обладать всем, и мне было все равно.
Пройдя через этот лабиринт зеркал, в виде которых теперь
мне явилась Вселенная, я нынче отчаялся схватить эту, ли-
шенную шипов розу, которая наполняла лирической полнотой
данный момент. И позже я вспомнил, но только позже, этот
маленький сад в Ассизи, где опьяневший от отречения Фран-
циск бросился на розы, усеянные колючими шипами, и как они
мгновенно потеряли все свои колючие оперенья. Религиозный
опыт оказался противоположностью поэтическому. Франциск
желал шипов, а навсегда получил розу. Почему наши пути долж-
ны быть столь разнообразными?˝.
Гренье любил употреблять латинское выражение Satiabor
cum apparuerit (Да явится это мне, и я буду удовлетворен), осо-
94
бенно когда речь заходила о Провансе и Средиземноморье. При
этом он отмечал, что ˝никто так не говорит о солнце и море,
то есть о Средиземноморье, как Альбер Камю˝.
Понятие ˝средиземноморский гуманизм˝ ученик в полной
мере воспринял от своего наставника. Тем не менее ему ка-
залось, что признание его учителем равнозначности всего в
мире в конечном счете отменяет гуманизм. Гренье вынужден
был уточнять, что в традиции ˝средиземноморского гуманиз-
ма˝ человек не стремится занять место Абсолюта, для него
достаточно пространства ограниченной реальности – ˝поля
гуманизма˝.
˝Средиземноморский гуманизм˝ – это утверждение жизни в
ее физическом проявлении с соблюдением четкой соразмерно-
сти. Высшей формой ее выражения есть ˝экстаз˝. По мнению
Гренье, это блестяще проявилось в ˝золотом веке˝ Греции, где
˝народная мудрость˝ превзошла спекулятивный формализм.
Гренье писал, что ˝наследие эллинизма – это единство всеоб-
щего˝, где человек находится на пересечении настоящего мо-
мента и вечности. Прорыв к ˝средиземноморскому гуманизму˝
осуществляется не только посредством творческой жизнен-
ности, но и достигается через осознание пределов, в рамках ко-
торых эта жизненность может проявляться.
Согласно Камю, позитивные ценности «средиземноморского
гуманизма» вырастают на почве признания смертности и без-
различия к поиску Абсолюта. Объявление жизни высшей ценно-
стью не уводит в тень осознание смертности. Хотя человече-
ская жизнь, по существу, наполнена отчаянием, оно не мешает
проявлению героизма.
Гренье всматривался в сияющие вершины Абсолюта, Камю
таял от ˝человеческой нежности˝; Гренье видел высшую цен-
ность в Абсолюте, тогда как Камю – в человеке.
В предисловии к переизданию ˝Островов˝ Гренье в 1959 году
Do'stlaringiz bilan baham: |