Т. В. Зуева Б. П. Кирдан

И от него ли-то от посвисту соловьяго,
И от него ли-то от покрику звериного,
То все травушки муравы уплетаются.
Все лазуревы цветочки отсыпаются.
Темны лесушки к земли еси приклоняются,
А что есть люДей, то еси мертвы лежат.
В конце былины князь поднес Соловью чарочку зелена вина:
Выпил чарочку-ту Соловей одным духом.
Засвистал как Соловей тут по-соловъему,
Закрычал разбойник по-звериному,
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались
От него от посвисту соловьяго,
А что есть-то люДюшок, так еси мертвы лежат;
А Владымир князь-от стольнё-киевской
Куньей шубонькой он укрывается.
[Гильф. — Т. 2. — С. 11; 17].
В былине "Иван Гостиной сын", записанной в XVIII в., устрашающий крик и гиперболическое изображение его невероятных последствий отнесены к чудесному коню Ивана. Иван, пировавший у князя Владимира, побился с ним за своего коня о велик заклад:
Не о сте рублях, не о тысячу —
О своей буйной голове!
Чудесный конь бурочко-косматочко, троелеточко не подвел хозяина. Он привел в ужас не только соперничавших с ним жеребцов, но и весь княжеский двор, а также самого Владимира со княгинею:
Зрявкает бурко по-туриному,
Он шип пустил по-змеиному.
Три ста жеребцов испужалися,
С княженецкого двора разбежалися,
Сив жеребей, две ноги изломил,
Кологрив жеребец тот и голову сломил.
Полонян Воронко в Золоту орду бежит.
Он, хвост подняв, сам всхрапывает.
А князи и бояра испужалися,
Все тут люди купецкия
Акарачь оне по двору наползалися.
А Владимер-князь со княгинею печален стал.
По подполью наползалися.
Кричит сам в окошечко косяш,етое:
"Гой еси ты, Иван Гостиной сын.
Уведи ты уродья со двора долой <...>"
[К.Д. — С. 41-42].
В изображении русских богатырей гиперболы особенно значительны и многочисленны. Они идеализировали богатырей. Гиперболы изображали тя­жесть богатырского оружия.
У Ильи Муромца лук в двенадцать пуд [Азб. — С. 30], клюка сорок пу­дов [Азб. — С. 27], палица три тысячи пуд [К. Д. — С. 133]. У Добрыни Ни­китича палица буёва — шестьдесят пудов [Азб. — С. 102], Добрыня берет вяз в девяносто пуд [Азб. — С. 178]. Алеша Попович берет палицу булатную в девяносто пуд [Азб. — С. 178]; у Екима-парубка палица в три тысячи пуд [К.Д. — С. 57]; у калики перехожей шепальпа подорожная... в тридцать пуд [Азб. — С. 127]; у Василия Буслаева вяз во двенадцать пуд [К.Д. — С. 49].
Столь же весомо (в прямом и переносном смысле) все богатырское сна­ряжение.
У Михаила Казаринова в колчане полтораста стрел [К. Д. — С. 110]. У Святогора шляпонька — сорок пуд [Гильф. — Т. 2. — С. 307]; у Добрыни Никитича шляпа — сорок пудов [Азб. — С. 37]. Нательный крест у Самсона- богатыря на вороте шести пудов [Гильф. — Т. 2. — С. 33]; у Ильи Муромца — полтора пуда [Рыбн. — Т. 1. — С. 74].
Гиперболически подчеркивалась цена богатырского снаряжения.
У Михаила Казарина кольчуги цена сорок тысячей, шелому цена — три тысячи, куяку и панцырю цена на сто тысячей, цена луку — три тысячи, стре­лы — по пяти рублев, коню — цены-сметы нет [К. Д. — С. 110]. Как видим, самое дорогое для богатыря — его конь.
Гиперболы, отлитые в поэтическую формулу, изображали необычайную скорость богатырской поездки на коне: