Смысл и назначение истории. Пер с нем

 иррациональное.
Его признают неохотно 
или рассматривают как не имеющую значения игру чувств, как 
необходимую для душевной организации иллюзию, как развлече­
ние на досуге. Или видят в нем силы, апеллируют к ним как к ир­
рациональным страстям души и духа, чтобы с их помощью дости­
гнуть своих целей. И наконец, видят в них истинное и бросаются в 
иррациональное, в дурман, как в подлинную жизнь. 
Веру никоим образом не следует воспринимать как нечто ир­
рациональное. Более того, полярность рационального и иррацио­
нального привносит затуманивание экзистенции. В обращении то 
к науке, то к своей неоспоримой якобы последней точке зрения — 
в этом призыве то к пониманию, то вновь к чувствам — возник­
ло некоммуникационное поверхностное высказывание мнений. Эта 
игра была возможна, пока путь еще освещало все более слабею­
щее содержание великой традиции. То, что дух сознательно ос­
тановился на иррациональном, было его концом. В дешевых на­
падках на все, в упорном отстаивании желаемого и признавае­
мого правильным содержания, в расточительном разбазаривании 
традиции, в несерьезной, кажущейся чем-то высшим свободе и в 
патетике ненадежного дух сгорал как фейерверк. Все эти мнения 
не могут быть побеждены, ибо противника нет, а есть только 
смутное, подобное Протею, многообразие *, которое в его тоталь-
422 

---

ной забывчивости вообще не может быть постигнуто — оно может 
быть только преодолено ясностью. 
Нашей верой не может быть, по существу, лишь негативное, 
иррациональное, погружение во мрак того, что противоречит рас­
судку и лишено закона. 
Признаком философской веры, веры мыслящего человека, слу­
жит всегда то, что она существует лишь в союзе со знанием. 
Она хочет знать то, что доступно знанию, и понять самое себя. 
Безграничное
 познание,
наука — основной элемент философст­
вования. Не должно быть ничего, не допускающего вопроса, не 
должно быть тайны, закрытой исследованию, ничто не должно 
маскироваться, отстраняясь. Критика ведет к чистоте, пониманию 
смысла и границ познания. Философствующий способен защи­
титься от иллюзорного знания, от ошибок наук. 
Философская вера хочет высветлить самое себя. Философствуя, 
я ничего не принимаю так, как оно мне навязывается, не про­
никая в него. Правда, вера не может стать общезначимым знанием, 
но посредством моего убеждения должна стать присутствующей 
во мне. И должна беспрестанно становиться яснее, осознаннее 
и продвигаться далее посредством сознания. 
Что же такое вера? 
В ней нераздельно присутствует вера, в которой коренится 
мое убеждение, и содержание веры, которое я п о с т и г а ю , — вера, 
которую я осуществляю, и вера, которую я в этом осуществлении 
у с в а и в а ю , — fides qua creditur и fides quae creditur
1
. Субъек­
тивная и объективная стороны веры составляют целое. Если я 
беру только субъективную сторону, остается вера только как ве­
рование, вера без предмета, которая как бы верит лишь в самое 
себя, вера без существенного содержания веры. Если же я беру 
только ее объективную сторону, то остается содержание веры 
как предмет, как положение, догмат, состояние, как бы мертвое 
ничто. 
Поэтому вера всегда есть вера во что-то. Но я не могу сказать 
ни то, что вера — объективная истина, которая не определяется 
верой, а, напротив, определяет ее, ни что она — субъективная ис­
тина, которая не определяется предметом, а, напротив, опреде­
ляет его. Вера едина в том, что мы разделяем на субъект и объект, 
как вера, исходя из которой мы верим, и как вера, в которую мы 
верим. 
Следовательно, говоря о вере, мы будем иметь в виду то, что 
она объемлет субъект и объект. В этом заключена вся трудность, 
с которой мы сталкиваемся, желая говорить о вере. 
Здесь уместно вспомнить о великом учении
 Канта,
которое 
имело предшественников в истории философии на Западе и в Азии; 
1
Здесь: психологическое состояние веры и то, во что верят, содержание веры 
(