Screw it, let’s do I

73

74

К черту всё! Берись и делай!

Я чувствовал себя выжатым до предела и словно одурманен-
ным наркотиками, но, поскольку Пер спал, мне пришлось нести свою вахту. Когда я увидел странные мигающие огоньки на по- верхности стеклянного купола, то подумал, что вижу духов. Наконец до меня дошло: это были горящие комья замерзшего топлива, пролетавшие мимо капсулы. За бортом было минус семьдесят. Если такой пылающий булыжник попадет в купол, он тут же взорвется.
— Пер! — заорал я. — Проснись! Мы горим!
Пер тут же проснулся. Он с ходу понял, что нужно сделать.
— Подними шар на уровень двенадцати километров, там поч-
ти нет кислорода, — сказал он. — Пожар прекратится.
Мы поднимались, а пылающее топливо продолжало лететь
вниз. Мы прошли свой предыдущий максимум в 12 750 мет- ров — и продолжали подниматься. На высоте 12 900 я был уве- рен, что капсула взорвется, и уже представлял, как вакуум вы- рывает мои глаза и легкие, превращая их в кровавое желе, как в фильме ужасов. К моему великому облегчению, огонь погас, и мы снова стали спускаться. Но драгоценное топливо было израсходовано. Внезапно заработало радио. Голос произнес: «В Персидском заливе началась война. Американцы бомбят Баг- дад». Это казалось странным, словно сама реальность разорва- лась надвое: мы находились на границе с космосом, а на Земле началась война. Наша наземная служба передала по радио, что струйное течение, в котором мы находились, меняет направ- ление и поворачивает обратно в Японию. Нам нужно было не- медленно опуститься в другое струйное течение, которое на- правлялось к Арктике, но со скоростью гораздо меньшей. Для того чтобы достичь земли, нам нельзя было лететь медленнее, чем триста километров в час, — в два раза быстрее, чем кто бы то ни был прежде. Мы снизились до пяти с половиной тысяч метров и вошли в медленное струйное течение, двигавшееся с юга. Когда мы уже думали, что придется готовиться к прыжку

4. Бросай вызов самому себе

в океан, наземная служба проинформировала нас, что мы вош- ли в струйное течение нужного нам направления. В узкой по- лосе на высоте девяти тысяч метров мы часами неслись в накре- ненной капсуле с фантастической скоростью триста тридцать километров в час. В конце концов мы приземлились в пургу на замерзшем озере на самом севере Канады — в безлюдном ме- сте площадью в двести раз больше Британии.
Мы отвинтили крышку люка и выбрались наружу. Мы обни- мались и отплясывали джигу на снегу. Серебристая оболочка на- шего монгольфьера упала на верхушки сосен, и ветром ее разо- драло в клочья. Внезапно мы осознали: капсула уже не взорвется, но снаружи минус шестьдесят. Если мы не заберемся внутрь, то наверняка обморозимся. Мы вползли в капсулу, и я установил контакт с авиаслужбой.
— Мы долетели. Прибыли. Живые и здоровые.
— Где вы?
— Приземлились на каком-то озере, окруженном деревьями.
— Это замерзшее озеро, — говоривший канадец был спокоен
и немногословен. — Не провалитесь. Единственная проблема в том, что в этом районе примерно восемьсот тысяч озер, а дере- вьев и того больше.
Нам пришлось сидеть в капсуле восемь часов. Пер отморо- зил себе ступню, а я — палец. Мы прижимались друг к другу в полудреме, уничтожили все наши запасы съестного, пытаясь сберечь хоть крошку тепла, а вокруг нашей капсулы лютовала метель. Мы приземлились в пятистах километрах от ближай- шего жилья и в двухстах пятидесяти километрах от ближай- шей дороги.
В конце концов мы услышали глухой шум вертолетных лопа- стей. Шум становился все громче и громче, а потом вертолет сде- лал круг и сел рядом с нами.
Полет в Йеллоунайф занял четыре часа. Мы приземлились на крошечном летном поле. Согнувшись, мы пробежали через