Те слова, что мы не сказали друг другу

оба рухнули на землю, по которой ты еще никогда не ходил. Ты извинился
по-немецки, а я поздоровалась с тобой по-английски. Потом мы встали и
ты стряхнул пыль с моих плеч таким уверенным жестом, словно делал
это всегда. Ты что-то говорил, но я ничего не понимала. И, видя это, ты
время от времени просто кивал мне. Меня разобрал смех, потому что ты
был в эти минуты ужасно смешной, а я, наверное, еще смешней. И тут
ты протянул мне руку и произнес имя, которое я потом повторяла без
конца, — имя, которое я с тех пор так давно не повторяла: Томас.
* * *
Какая-то женщина, шедшая по набережной, на ходу толкнула ее и даже
не подумала извиниться. Джулия не обратила на нее никакого внимания.
Бродячий торговец бижутерией тряс перед ней бусами из светлого дерева,
она медленно покачала головой, не слыша ни одного слова из его
монотонных, как заклинания, уговоров. Энтони вручил художнице десять
долларов и встал. Та протянула ему рисунок: выражение лица было
схвачено верно, сходство просто поразительное. Энтони с довольным
видом снова сунул руку в карман и удвоил сумму вознаграждения. Затем
подошел к Джулии:

---

— Что это ты так пристально изучаешь целых десять минут?
* * *
Томас, Томас, Томас… Я уже и забыла, как это сладостно —
произносить твое имя. Забыла твой голос, твои ямочки на щеках, твою
улыбку, все забыла, пока не увидела этот рисунок, который так похож на
тебя, так ясно напоминает мне тебя. Как бы мне хотелось, чтобы ты
никогда не ездил за репортажами на эту проклятую войну! Если бы я
знала — в тот день, когда ты сказал мне, что хочешь стать
репортером, — если бы я знала, чем это кончится, я бы постаралась
убедить тебя, что это скверная затея.
А ты бы ответил мне, что тот, кто рассказывает правду о нашем
мире, не может заниматься скверным делом, даже если фоторепортажи
бывают безжалостны, если они бередят душу. Ты бы воскликнул —
неожиданно серьезно, — что если бы пресса знала о жизни по ту сторону
Стены, то наши правители собрались бы разрушить ее гораздо раньше.
Но ведь они знали, Томас, они доподлинно знали жизнь каждого из вас,
ведь они следили за вами, но правители трусливы, они боятся перемен, и я
вспоминаю твои слова о том, что нужно родиться, как я, в стране, где
можно свободно думать обо всем, свободно говорить обо всем, чтобы не
опасаться репрессий. На эту тему мы могли бы спорить с тобой всю ночь
напролет и на следующий день. Если бы ты знал, как мне не хватает
наших споров, Томас.
И я не нашла бы веских аргументов и признала бы себя побежденной,
как сделала это в тот день, когда мне пришлось уехать. Да и как я могла
уберечь того, кому так долго не хватало свободы?! Да, ты был прав,
Томас, ты выбрал для себя одну из самых прекрасных профессий на свете.
Удалось ли тебе встретиться с Масудом? Дал ли он тебе интервью
теперь, когда вы оба на небесах, и стоило ли оно такой цены? Он умер
через много лет после тебя. В похоронном шествии, в долине Панджшера,
участвовали тысячи людей, но твои останки так никто и не смог
собрать. Какой бы стала моя жизнь, если бы та мина не разнесла в клочья
твою группу, если бы я не испугалась, если бы не бросила тебя прежде, чем
это случилось?
* * *
Энтони тронул Джулию за плечо:
— С кем ты говоришь?
— Ни с кем, — ответила она, вздрогнув.

---

— Ты прямо околдована этим рисунком, у тебя даже губы дрожат.
— Оставь меня, — прошептала Джулия.