Те слова, что мы не сказали друг другу

* * *
Портретистка никак не могла закончить рисунок. Она трижды
призывала своего заказчика посидеть спокойно, но Энтони Уолш почти не
слушал ее. Тщетно она пыталась схватить выражение его лица — он то и
дело отворачивался, чтобы посмотреть на дочь, стоявшую поодаль. Джулия
по-прежнему не сводила глаз с выставленных рисунков. Казалось, ее
отрешенный взгляд ищет в них иные, далекие образы. Пока отец позировал
художнице, дочь неотрывно смотрела на тот портрет… Энтони окликнул
ее, но она не ответила.
* * *
Близился полдень того памятного дня, 9 ноября, когда они, все трое,
собрались в холле их маленькой гостиницы. Для начала они решили
познакомиться с городом. Еще несколько часов, Томас, всего несколько
часов, и я встречу тебя.
Первым делом они решили осмотреть колонну Победы. Матиас нашел,
что она выглядит более величественно, чем Вандомская, но Антуан
возразил, что подобные сравнения бессмысленны. Джулия спросила,
всегда ли они так собачатся, как сейчас, и оба парня удивленно воззрились
на нее, не понимая, что она имеет в виду. Потом их заинтересовала главная
торговая артерия Курфюрстендам, а затем они прошли пешком, наверное,
не меньше ста улиц и только временами, когда Джулия уже совсем не
чуяла под собой ног, садились в трамвай. В середине дня они очутились

---

перед церковью Воспоминания, построенной в память о кайзере
Вильгельме II: берлинцы окрестили ее «гнилым зубом», так как половина
здания была разрушена бомбежками во время Второй мировой войны, а
уцелевшая часть имела ту самую оригинальную форму, из-за которой и
получила свое прозвище. Руины церкви сохранили как мемориал.
В половине седьмого путешественники остановились возле парка и
решили прогуляться там.
Вскоре они узнали, что восточногерманское правительство огласило
декларацию, которой предстояло изменить облик современного мира или
как минимум конец XX века. Отныне гражданам Восточной Германии
разрешалось выезжать за границу и свободно переходить на Запад;
солдатам на контрольных пунктах у Стены было приказано не стрелять в
людей и не спускать на них собак. Страшно подумать, сколько мужчин,
женщин и детей погибли в трагические годы «холодной войны», пытаясь
перебраться через эту постыдную преграду! Сотни смельчаков расстались
там с жизнью под пулями усердных охранников.
И вот теперь было просто-напросто объявлено, что берлинцы получают
свободу передвижения! И тут кто-то из журналистов спросил у
представителя властей, когда это распоряжение войдет в силу. Не совсем
поняв вопрос, тот ответил: «С настоящей минуты».
В двадцать часов эта информация была передана по всем каналам радио
и телевидения в обеих Германиях; невероятная новость произвела
оглушительный эффект.
Тысячи западных немцев хлынули к пограничным пунктам. Тысячи
восточных сделали то же самое. И посреди этой толпы, в бурном потоке
людей, неистово рвущихся к свободе, ликовали вместе со всеми двое
французов и одна американка.
В 22:30 каждый житель Западного и Восточного Берлина отправился на
какой-нибудь контрольный пункт. Военные, неготовые к такому повороту
событий, затерялись в тысячных толпах людей, опьяненных нежданной
свободой, и тоже очутились у подножия Стены. Шлагбаумы на
Борнхаймер-штрассе поднялись, и обе Германии двинулись к своему
объединению.
Ты шел по городу, от улицы к улице, стремясь к свободе, а я — я шла к
тебе, не сознавая, что за сила побуждает меня идти и идти вперед. Ведь
эта победа не была моей, и эта страна не была моей, и эти улицы были
мне чужими, хотя нет — это я была здесь чужой. И я тоже побежала —
побежала, чтобы вырваться из этой гнетущей толпы. Антуан и Матиас

---