пугало.
— Я не знаю, о чем ты…
— Песня, которую ты распевал, когда мы ехали домой. Которую ты орал во весь
голос.
Я пытался вспомнить и не мог. Помнил только мысли о том, что всегда должен
появляться на Мерседес-стрит одетым как рабочий, который едва сводит концы с
концами, если хочу, чтобы меня принимали за своего. Конечно же, я пел, но я часто
так делал, думая о другом… Все так делают.
— Наверное, какую-нибудь попсу, услышанную на Кей-эл-ай-эф. Пришла вдруг
на память. Ты знаешь, как бывает с песнями. Я не понимаю, почему ты так
расстроилась.
— Если ты и слышал эту песню, то в другой жизни. Со словами: «В Мемфисе я
встретил пьяную девицу, она меня тащила в нумера».
У меня упало не только сердце. Все, что находилось ниже шеи, обвалилось на
пять дюймов. «Кабацкие бабы». Вот что я пел. Песню
эту только через семь или
восемь лет запишет группа, которой оставалось еще года три до попадания в
американские хит-парады. Да, конечно, думал я тогда о другом… но разве можно
так тупить?
— «Она меня всего одела в розы, дала мне дозу и себя, само собой»? По
радио
?
Федеральная комиссия по связи тут же закрыла бы радиостанцию, транслирующую
такое!
Я начал злиться. Главным образом на себя… но не
только
на себя! Я шел по
натянутой струне, а она кричала на меня из-за песни «Роллинг Стоунз».
— Остынь, Сейди. Это всего лишь
песня
. Я даже не знаю,
где
ее слышал.
— Это ложь, и нам обоим это известно.
— Ты чудишь. Думаю, мне лучше взять свои продукты и поехать домой. — Я
пытался говорить ровным голосом. Но тон был больно знакомым.
Так я всегда
говорил с Кристи, когда она приходила домой поддатая, в перекрученной юбке, с
наполовину вытащенной блузкой, с растрепанными волосами. Не говоря уже о
размазанной помаде. Размазанной о край стакана или о губы какого-нибудь парня, с
которым она познакомилась в баре?
Мысль эта добавила мне злости.
К черту,
подумал я. Не мог сказать, кого туда
посылаю — Сейди, Кристи или себя, да и не это волновало меня в тот момент. Мы
всегда злимся больше всего, когда нас ловят с поличным, верно?
— Я думаю, что тебе лучше сказать, где ты слышал эту песню, если ты хочешь
вернуться сюда. И
где ты слышал фразу, которой ответил парню-упаковщику на
кассе, когда тот сказал, что завернул курицу в два пакета, чтобы она не протекла.
— Я понятия не имею, о чем ты…
— «Отменно, чувак» — вот что ты ему ответил. И я хочу знать, где ты это
слышал. И
зашибись
. И
буги-шузы
. И
круто
. И
безбашенный
. Я хочу знать, почему
ты говоришь эти слова, а больше никто не говорит. Я хочу знать,
почему ты
испугался этого глупого скандирования «Джимла» и почему говорил об этом во сне.
Я хочу знать, где находится Дерри и почему Дерри похож на Даллас. Я хочу знать,
когда ты был женат, на ком и сколько времени. Я хочу знать, где ты жил до того, как
приехал во Флориду, потому что Элли Докерти, по ее словам, этого не знает, а
некоторые из твоих рекомендательных писем поддельные. «Какие-то они странные»
— так она выразилась.
Я не сомневался, что Эллен до этого не докопаться без помощи Дека… но она
докопалась. Меня это особо не удивило, однако я жутко рассердился из-за того, что
она поделилась с Сейди.
— Она не имела права говорить тебе об этом!
Сейди вдавила сигарету в пепельницу,
потом тряхнула рукой, словно горящие
крошки табака подпрыгнули и обожгли ее.
— Иногда ты словно… я не знаю… из другой вселенной! Той, где поют о
пьяных женщинах из М-Мемфиса, которых трахают наверху! Я пыталась убеждать
с-себя, что это не имеет значения, что л-л-любовь преодолеет все, да только не
получается. Любовь не преодолеет ложь! —
Голос дрожал, но она не плакала, а ее
глаза не отрывались от моих. Если бы я видел в них только злость, мне бы не было
так тошно. Но я видел и мольбу.
— Сейди, если бы ты…
— Нет. Хватит. Больше не повторяй, что ты не делаешь ничего постыдного и
что мне тоже не придется стыдиться. Это уж предоставь решать мне. Вопрос стоит
ребром: или уходит швабра, или уйти придется тебе.
— Если бы ты знала, то…
— Так скажи мне!
—
Не могу!
— Злость рванула, как лопнувший воздушный шарик,
оставив
после себя эмоциональную пустоту. Я отвел глаза от ее каменного лица, и мой
взгляд упал на письменный стол. От увиденного у меня перехватило дыхание.
На столе лежала стопка заявлений на работу в Рино, куда Сейди собиралась
поехать этим летом. Верхнее — в «Отеле и казино Харраса». В первой строчке она
написала свое имя, большими печатными буквами. Полностью, включая и среднее,
которого я раньше не знал.
Я наклонился, очень медленно, и закрыл большими пальцами ее первое имя и
последний слог фамилии. Осталось
Do'stlaringiz bilan baham: 
