…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Это Джимла,
сверкнуло у меня в голове. 
Несомненно.
Сейди затушила сигарету в пепельнице, завернулась в простыню и без единого
слова убежала в ванную. Дверь за ней закрылась.
— Кто там? — спросил я.

---

— Это мистер Йоррити, сэр… Бад Йоррити.
Один из вышедших на пенсию учителей-геев, которым принадлежал пансионат.
Я вылез из кровати, натянул брюки.
— Что случилось, мистер Йоррити?
— У меня для вас сообщение. Дама сказала, что дело срочное.
Я открыл дверь. Бад Йоррити, невысокий мужчина в изношенном халате и со
спутанными волосами, держал в руке листок.
— Какая дама?
— Эллен Докерти.
Я поблагодарил его за беспокойство и закрыл дверь. Развернул листок и
прочитал записку.
Сейди вышла из ванной, по-прежнему завернутая в простыню. В широко
раскрытых глазах застыл испуг.
— Что?
— Авария. Винс Ноулс на своем пикапе не вписался в поворот. За городом. С
ним ехали Майк Кослоу и Бобби Джил. Майка выбросило из кабины. У него
сломана рука. У Бобби Джил рваная рана на лице, но Элли пишет, что в остальном
все хорошо.
— Винс?
Я вспомнил о том, что говорили о манере Винса водить автомобиль: словно в
последний раз. Так и произошло. Для него.
— Он мертв, Сейди.
У нее отвисла челюсть.
— Быть такого не может! Ему только 
восемнадцать
!
— Знаю.
Простыня выскользнула из разжавшихся пальцев и расстелилась у ног. Сейди
закрыла лицо руками.
14 
Постановку моей версии «Двенадцати разгневанных мужчин» отменили.
Вместо нее поставили «Смерть ученика», пьесу в трех действиях: прощание в
похоронном бюро, отпевание в Методистской церкви милосердия и погребальная
служба на кладбище Западный холм. На этом печальном спектакле присутствовало
все население города, а если не все, то за очень малым исключением.
Родители и ошеломленная младшая сестра Винса сыграли главные роли, сидя
на складных стульях у гроба. Когда подошли мы с Сейди, миссис Ноулс поднялась и
обняла меня. Я чуть не потерял сознание от удушающих ароматов духов «Белые
плечи» и дезодоранта «Йодора».

---

— Вы изменили его жизнь, — прошептала она мне на ухо. — Он так говорил.
Впервые стремился получить хорошие оценки, потому что хотел играть на сцене.
— Миссис Ноулс, мне очень, очень жаль. — И тут ужасная мысль мелькнула в
моей голове. Я еще крепче прижал к себе мать Винса, как будто пытаясь прогнать
пришелицу: 
Может, это и есть «эффект бабочки». Может, Винс умер, потому
что я приехал в Джоди.
По обеим сторонам гроба стояли фотоколлажи, запечатлевшие моменты его
очень уж короткой жизни. За гробом, на мольберте, — увеличенная фотография
Винса в костюме из спектакля «О мышах и людях», с потрепанной фетровой
шляпой из реквизита. Напряженное, интеллигентное лицо выглядывало из-под
полей. Винс не был таким уж хорошим актером, но фотография запечатлела его с
идеальной улыбкой циника. Сейди зарыдала, и я знал почему. Жизнь может
развернуться на пятачке. Иногда в нашу сторону, гораздо чаще — от нас, крутя
задом и ухмыляясь: 
Пока-пока, милый, нам было хорошо вместе, правда?
И в Джоди было хорошо — по крайней мере мне. В Дерри я чувствовал себя
чужаком, в Джоди — как дома. Все говорило, что это дом: и запах шалфея, и холмы,
летом становящиеся оранжевыми от гайлардий. Легкий привкус табака на языке
Сейди и поскрипывание вощеных половиц в моем доме. Элли Докерти, связавшаяся
с нами глубокой ночью, чтобы мы смогли вернуться в город незамеченными, а
может, просто чтобы дать нам знать о случившемся. Удушающая смесь духов и
дезодоранта прижавшейся ко мне миссис Ноулс. Майк, на кладбище обнявший меня
рукой, свободной от гипса, уткнувшийся лицом мне в плечо и застывший так.
Уродливая рана на лице Бобби Джил тоже воспринималась как дом, и мысль, что без
пластической операции, которую ее семья не могла себе позволить, рана эта оставит
шрам и он до конца жизни будет напоминать ей о том вечере, когда она видела
лежащего на обочине мертвого парня с практически оторванной головой. Дом — это
и черная нарукавная повязка, которую носила Сейди, носил я, носили все
преподаватели неделю после похорон. И Эл Стивенс, выставивший фотографию
Винса в окне-витрине своей закусочной. И слезы Джимми Ладью, когда он встал
перед всей школой и посвятил этот беспроигрышный сезон Винсу Ноулсу.
И еще многое другое. Люди, здоровающиеся на улице, машущие из окна
автомобиля; Эл Стивенс, отводящий нас с Сейди к столику в глубине зала, который
он начал называть «ваш столик»; игра в криббидж в учительской с Дэнни Лаверти в
пятницу после занятий, по центу за колышек; спор с пожилой мисс Мейер, кто
лучше преподносит новости, Чет Хантли и Дэвид Бринкли или Уолтер Кронкайт.
Моя улица, мой дом, вновь обретенная привычка печатать на машинке. Лучшая
девушка в мире, и зеленые купоны «Эс энд Эйч», которые я получал, покупая
продукты, и настоящее масло на поп-корне в кинотеатре.
Дом — это и взгляд на луну, поднимающуюся над спящей равниной, и
женщина, которую ты можешь подозвать к окну, чтобы вместе понаблюдать за ней.
Дом там, где ты танцуешь с другими, а танец — это жизнь.
15 
1961 год от Рождества Христова заканчивался. В дождливый день за две недели

---

до Рождества я пришел домой после школы, одетый в длинное кожаное пальто, и
услышал телефонный звонок.
— Это Айви Темплтон. — Женский голос. — Ты небось и не помнишь меня,
да?
— Я помню вас очень хорошо, миз Темплтон.
— Не знаю, чего звоню, эти чертовы десять баксов давно потрачены. Просто
что-то насчет тебя засело в голове. И у Розетты тоже. Она называет тебя «человеком,
который поймал мой мяч».
— Вы съезжаете, миз Темплтон?
— Ты чертовски прав на все сто процентов. Завтра моя мама приезжает на
пикапе из Мозеля.
— Разве у вас нет автомобиля? Или он сломался?
— Для развалюхи автомобиль работает нормально, но Гарри уже его не водить.
Вообще больше не водить. В прошлом месяце опять нанимался на эти однодневные
работы. Свалился в кювет, а когда вылезал, его сбил самосвал. Сломал ему хребет.
Я закрыл глаза и увидел разбитый пикап Винса, который эвакуатор с
автозаправочной станции «Саноко» вез по Главной улице. Увидел запекшуюся кровь
на треснувшем лобовом стекле.
— Сожалею о случившемся, миз Темплтон.
— Жить он будет, но ходить больше не сможет. Будет сидеть в инвалидной
коляске и ссать в пакет, вот что он будет делать. Но сначала ему придется доехать до
Мозеля в кузове пикапа моей мамы. Мы украдем матрас из спальни, чтобы ему было
на чем лежать. Все равно что везти собаку в отпуск, да?
Она заплакала.
— Я задолжала аренду за два месяца, но меня это не волнует. Знаешь, что меня
волнует, мистер Паддентарю, спросите еще раз, и я повторю? У меня тридцать пять
чертовых долларов, и это все. Чертов говнюк Гарри, если бы он тверже стоял на
ногах, я бы не оказалась в такой жопе. Я и раньше так думала, но теперь куда хуже!
В трубке послышался долгий всхлип.
— Знаешь что? Почтальон очень уж заглядывается на меня, и я думаю, что за
двадцать долларов дам ему на чертовом полу в гостиной. Если эти чертовы соседи,
которые живут на другой стороне улицы, не будут смотреть, как мы этим
занимаемся. Не могу отвести его в спальню. Там лежит мой чертов муж со
сломанной спиной. — С ее губ сорвался смешок. — Знаешь, что я тебе скажу?
Почему бы тебе не приехать на твоем клевом кабриолете? Отвези меня в какой-
нибудь мотель. Заплати чуть больше, сними двухкомнатный номер. Розетта сможет
смотреть телевизор, а ты пока оттрахаешь меня. Судя по всему, с деньгами у тебя
все хорошо.
Я промолчал. Потому что в голове мгновением раньше молнией сверкнула идея.

---