|
Глава 16
1
Рождественская вечеринка у тренера Бормана провалилась, и не только потому,
что над ней витал призрак Винса Ноулса. Двадцать первого декабря Бобби Джил
Оллнат надоело смотреть на красный шрам, бегущий по левой стороне лица до
нижней челюсти, и она выпила пригоршню снотворных таблеток матери. Не умерла,
но ей пришлось провести две ночи в «Паркленд мемориал», той самой больнице, где
умрут президент и его убийца, если только мне не удастся изменить ход истории. В
2011 году, конечно же, появятся больницы и поближе, в Кайлине, может, и в Раунд-
Хилле, но в тот год, когда я работал учителем на полной ставке в ДОСШ, их еще и
не проектировали.
Обед в «Седле» тоже не удался. В зале не осталось ни одного свободного
столика, вокруг царило предрождественское веселье, но Сейди отказалась от
десерта и попросила отвезти ее домой, сославшись на головную боль. Я ей не
поверил.
Новогодние танцы в местном клубе «Гранджа» прошли чуть живее. Выступала
группа из Остина, «Джокерс», и они действительно выкладывались по полной. Под
провисшими сетями, наполненными воздушными шариками, мы с Сейди
отплясывали, пока не стерли ноги. В полночь «Джокерс» грянули «Старое доброе
время» в аранжировке «Венчерс», и солист группы крикнул: «Пусть все ваши мечты
исполнятся в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором!»
Вокруг нас медленно опускались воздушные шарики. Я поцеловал Сейди и
пожелал ей счастливого Нового года, когда мы кружились в вальсе, но не
почувствовал улыбки на ее губах, хотя весь вечер она смеялась и веселилась.
— И тебе счастливого Нового года, Джордж. Могу я выпить стакан пунша? Во
рту пересохло.
К чаше с пуншем, сдобренным спиртным, стояла длинная очередь, к чаше без
спиртного — короткая. Я получил картонный стаканчик с розовой смесью лимонада
и имбирного эля, но, вернувшись туда, где оставил Сейди, ее не нашел.
— Думаю, она пошла подышать свежим воздухом, дружище, — сказал мне
Карл Джейкоби, один из четырех учителей труда. Вероятно, самый лучший, но в
этот вечер я бы не подпустил его к станкам и инструментам на двести ярдов.
Я заглянул под пожарную лестницу, где собирались курильщики. Сейди там не
было. Пошел к «санлайнеру». Она сидела на пассажирском сиденье. Пышная юбка
занимала все пространство до приборного щитка. Один Бог знал, сколько она надела
нижних юбок. Она курила и плакала.
Я сел за руль. Попытался ее обнять.
— Сейди, что такое? Что такое, милая? — Как будто я не знал. Как будто не
знал уже какое-то время.
— Ничего. — Слезы полились сильнее. — У меня месячные, вот и все. Отвези
меня домой.
Дом ее находился в каких-то трех милях, но ехали мы очень долго. Не
произнесли ни слова. Я свернул на ее подъездную дорожку и заглушил двигатель.
Она перестала плакать, но так ничего и не сказала. Я тоже. Иногда молчание бывает
уютным, однако сегодня оно убивало.
Сейди достала из сумочки пачку сигарет, посмотрела на нее, убрала обратно.
Застежка щелкнула чересчур громко. Сейди повернулась ко мне. Волосы черным
облаком окутывали белый овал лица.
— Ты хочешь мне что-нибудь сказать, Джордж?
Больше всего мне хотелось сказать, что зовут меня не Джордж. Мне уже не
нравилось это имя. Я чуть ли не возненавидел его.
— Да. Во-первых, я тебя люблю. Во-вторых, я не делаю ничего постыдного.
Более того, ничего такого, из-за чего стыдилась бы ты.
— Хорошо. Это хорошо. И я люблю тебя, Джордж. Но я собираюсь тебе кое-что
сказать, если ты согласишься выслушать.
— Я всегда готов тебя слушать. — Но она напугала меня.
— Все может оставаться, как и прежде… сейчас. Пока я замужем за Джоном
Клейтоном, хотя наш брак существует только на бумаге и не скреплен должным
образом, я чувствую, что есть вопросы, которые я не вправе задавать тебе… и о тебе.
— Сейди…
Она приложила пальцы к моим губам.
— Сейчас. Но я больше не позволю мужчине класть швабру в кровать. Ты меня
понимаешь?
Она быстро поцеловала меня в губы, к которым только что прикасались ее
пальцы, выскочила из «санлайнера» и пошла по дорожке, роясь в сумочке.
Так начался 1962 год для человека, который называл себя Джорджем
Амберсоном.
2
Новогоднее утро выдалось ясным и холодным, а синоптик из передачи
«Утренняя информация для фермеров» предупредил, что в низинах возможны
заморозки и туман. Обе лампы со встроенными микрофонами я хранил в гараже.
Положил одну в автомобиль и поехал в Форт-Уорт. Думал, что если и есть день,
когда бесконечная суета на Мерседес-стрит замирает, так это первое января.
Оказался прав. На улице стояла тишина… совсем как в мавзолее Трекеров, когда я
затащил туда тело Фрэнка Даннинга. На вытоптанных лужайках лежали
перевернутые трехколесные велосипеды и игрушки. Какой-то весельчак оставил
самую большую игрушку — чудовищно старый «меркюри» — у самого крыльца.
Даже двери не закрыл. На проезжей части, где выжженная солнцем глина заменяла
асфальт, валялись бумажные гирлянды, в сточных канавах красовалось множество
банок из-под пива, в большинстве своем — «Одинокой звезды».
Я посмотрел на дом 2706. Никто не выглядывал из большого окна, но Айви
говорила правду: из него открывался прекрасный вид на происходящее в гостиной
дома 2703.
Я припарковался на длинных полосах из бетонных плит, служивших
подъездной дорожкой, словно имел полное право на участок и дом, где прежде жила
семья неудачливых Темплтонов. Достал из «санлайнера» лампу и новенький ящик
для инструментов и направился к входной двери. Испугался, когда новый ключ
сначала не пожелал открывать дверь. Смазал его слюной, чуть пошевелил им в
замочной скважине, и он повернулся. Я вошел в дом.
Насчитал четыре комнаты, включая ванную, дверь которой висела на одной
петле. Комбинированная гостиная-кухня. Плюс две спальни. В одной, размером
побольше, стояла кровать без матраса. Я вспомнил слова Айви:
Do'stlaringiz bilan baham: |
