…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

полового акта
,
который она заставила себя произнести вслух. Я попыталась поговорить об этом с
моей подругой Рути, но только раз. Дело было после занятий, и она помогала мне
прибраться в библиотеке. «Все, что происходит за дверью спальни, меня не
касается», — отрезала она. Я замолчала, потому что, если честно, и не хотела
говорить об этом. Очень стыдилась.
Слова полились потоком. Какие-то размывало слезами, но суть я уловил. В
некоторые вечера — может, раз в неделю, может, два — он говорил, что ему нужно
«слить». Они лежали бок о бок на кровати, она в ночной рубашке (он настаивал,
чтобы она надевала непрозрачные), он в семейных трусах. Голым она его никогда не
видела, максимум — в семейных трусах. Он сдвигал простыню, и трусы
напоминали шатер.
— Один раз он посмотрел на оттопыренные членом трусы. Только один раз,
насколько я помню. И знаешь, что он сказал?
— Нет.
— Какие же мы отвратительные. И добавил: «Покончи с этим, чтобы я мог
поспать».
Она совала руку под простыню и терла его член. Времени это много не

---

занимало, считанные секунды. В нескольких случаях он касался ее грудей, когда она
это проделывала, но в основном руки Джона, сжатые в кулаки, лежали на его груди.
Когда все заканчивалось, он шел в ванную, мылся, возвращался в пижаме. У него их
было семь, одинаково голубых.
Потом приходила ее очередь идти в ванную и мыть руки. Он настаивал, чтобы
она три минуты держала их под водой, такой горячей, что краснела кожа.
Вернувшись в постель, она подносила руки к его лицу. Если от них шел
недостаточно сильный запах «Лайфбои», ей приходилось вновь отправляться в
ванную.
— И когда я возвращалась, швабра уже лежала на месте.
Летом он клал ее на простыню, зимой — на одеяло. Она делила кровать на две
равные половины. Его и ее.
— Если я металась во сне и сдвигала швабру, он сразу же просыпался. Как бы
крепко ни спал. Выталкивал меня на мою половину. Сильно. Называл это
«нарушением швабровой границы».
Пощечину он ей отвесил, когда она спросила, как у них появятся дети, если он
никогда не вставляет это в нее.
— Он разъярился. Потому и ударил меня. Потом извинился, но сказал
следующее: «Ты думаешь, я полезу в твою кишащую микробами женскую дыру,
чтобы принести детей в этот грязный мир? Он все равно взорвется, любой, кто
читает газеты, знает, что это грядет, и мы все погибнем от радиации. Наши тела
покроются язвами, и мы будем выкашливать наши легкие. Это может случиться в
любой день».
— Господи. Неудивительно, что ты сбежала от него, Сейди.
— Только после четырех впустую потраченных лет. Именно столько
потребовалось, чтобы убедить себя, что я заслуживаю лучшей жизни и мне совсем
не обязательно раскладывать носки мужа по цвету, дважды в неделю удовлетворять
его рукой и спать с этой чертовой шваброй. Это самое унизительное, об этом я
никому не могла рассказать… потому что это 
смешно
.
Я не думал, что это смешно. Я думал, что это из сумеречной зоны между
неврозом и полноценным психозом. Я также думал, что слушаю истинную сказку
пятидесятых. Не составляло труда представить, как Рок Хадсон и Дорис Дэй спят,