Книга II. Муад-диб

тем, как на арену проник гладиатор, способный на такое. И всегда имейте в виду, что вы
никогда не угадаете, в какой руке у меня яд!
Фейд-Рота молча стоял, наблюдая за медленными движениями раба. Тот впал в странное
оцепенение. По его лицу можно было читать, как по книге, — там была написана смерть. Раб
знал, что с ним сделали и каким образом. Отравленным оказался другой нож.
— Ты..! — простонал раб.
Фейд-Рота отошел назад, уступая место смерти. Парализующие добавки к яду еще не
начали как следует действовать, но их присутствие уже угадывалось в замедленных движениях.
Раб, спотыкаясь, пошел вперед. Казалось, будто его тянули за веревочку: шаг — пауза,
шаг — пауза. Каждый шаг мог стать последним. Он все еще сжимал нож, но его острие гуляло
из стороны в сторону.
— Придет день… и кто-нибудь из наших… до тебя… доберется, — прохрипел он.
Его рот исказила гримаса горечи. Он присел, сложился пополам, обмяк, потом словно
одеревенел, откатился от Фейд-Роты и замер, упав лицом вниз.
В полном молчании Фейд-Рота подошел к нему, поддел ногой и перевернул на спину,
чтобы с галерей ясно было видно, как начнет действовать яд, перекручивая мышцы лица. Но
когда гладиатор перевернулся, оказалось, что в его груди торчит нож.
Несмотря на досаду, Фейд-Рота испытал что-то вроде восхищения человеком,

---

преодолевшим действие паралитических веществ. Вместе с восхищением пришло чувство, что в
сегодняшнем бою 
действительно было чего опасаться!
То, что делает человека сверхчеловеком, способно внушить ужас.
Подумав об этом, Фейд-Рота вдруг услышал, какой шум поднялся в галереях и ложах. Его
приветствовали с безудержным восторгом.
Фейд-Рота отвернулся и посмотрел на зрителей.
Ликовали все, кроме барона, который сидел в глубокой задумчивости, подперев подбородок
ладонью, графа и его дамы — они оба пристально смотрели вниз, на него, скрывая лица под
улыбчивыми масками.
Граф Фенринг повернулся к своей даме и сказал:
— Ах-х-ум-м, в молодом человеке чувствуются большие возможности. А, м-м-ах, дорогая?
— У него, ах-х, прекрасная симпатическая нервная система — хорошие реакции.
Барон посмотрел на нее, на графа и снова перевел взгляд на арену, размышляя: 
А ведь кто-
то чуть не прикончил одного из членов моей семьи… 
Страх постепенно сменялся гневом.
Сегодня жееночью главного надссмотрщикаподжарят на медленном огне… а если граф и леди
тоже приложили к этому руку…
Разговор в ложе барона представлялся Фейд-Роте немой сценой — их голоса тонули в
криках и топанье ног. С галереи начали скандировать:
— Го-ло-ву! Го-ло-ву!
Барон нахмурился — ему не понравилось, с каким выражением лица Фейд-Рота посмотрел
на него. С трудом подавляя гнев, он помахал рукой молодому человеку, стоявшему на арене над
распростертым телом раба. 
Отдайте мальчику голову. Он заслужил ее уже тем, что открыл
мне глаза на главного надсмотрщика.
Фейд-Рота увидел знак одобрения и подумал: 
Им кажется, что они оказывают мне честь.
Пусть видят, что у меня на уме!
Он посмотрел на приближавшегося с ножом-пилой оруженосца и махнул ему рукой, чтобы
тот шел прочь, потом еще раз, потому что оруженосец застыл в недоумении. 
Они думают
оказать мне честь, отдав голову!
Он наклонился и скрестил руки-,гладиатора на груди с торчащей из нее рукояткой ножа,
лотом вытащил нож и вложил его в мертвую ладонь. Это заняло всего одно мгновение, потом он
выпрямился и кивнул оруженосцам:
— Похоронить его так, как есть, с ножом в руках. Он это заслужил.
Наверху, в золоченой ложе, граф наклонился к уху барона и прошептал:
— Великодушный жест, истинное благородство. У вашего племянника кроме смелости есть
чувство стиля.
— Он оскорбляет толпу, отказываясь от головы, — пробормотал барон.
— Ничуть, — вмешалась в разговор леди Фенринг. Она посмотрела по сторонам, оглядывая
верхние ярусы.
Барон обратил внимание на совершенную линию ее шеи: такая изящная и гибкая, как у
хорошенького мальчика.
— Им понравился поступок вашего племянника, — заметила она.
Когда до самых дальних рядов докатилось значение жеста Фейд-Роты, когда люди увидели,
как оруженосцы уносят неповрежденное тело гладиатора, барон понял, что она правильно
оценила их реакцию. Люди просто зашлись от восторга, они хлопали друг друга по спине,
кричали и топали.
Барон устало заговорил:
— Я должен отдать распоряжение о начале народного гуляния. Нельзя отпускать людей

---

домой в таком возбужденном состоянии. Я должен показать им, что разделяю их ликование.
Он дал знак охране, и стоявший над ложей слуга стал размахивать харконненским флагом:
раз, два, три — сигнал к началу праздника,
Фейд-Рота пересек арену и остановился под золоченой ложей: оружие в ножнах, руки
вдоль тела. Перекрывая безумство толпы, он крикнул:
— Народное гуляние, дядя?
— В твою честь, Фейд, — отозвался барон и снова приказал помахать сигнальным флагом.
Силовые барьеры вдоль арены опустились, и туда устремилась толпа молодых людей,
которые наперегонки бросились к Фейд-Роте.
— Вы распорядились убрать силовое ограждение, барон? — спросил граф.
— Никто не причинит мальчику вреда, — ответил тот. — Сегодня он герой дня.
Первые молодые люди добежали до Фейд-Роты; подняли его на плечи и торжественно
понесли вдоль арены.
— Сегодня вечером он может гулять по самым глухим трущобам Харко без щита и без
оружия. Они поделятся с ним последней коркой хлеба.
Барон оттолкнулся от кресла и перенес тяжесть тела на поплавковые подвески.
— Я прошу извинить меня. К сожалению, возникли вопросы, требующие моего
немедленного вмешательства. Охрана проводит вас в замок.
Граф привстал и поклонился:
— Разумеется, барон. Мы предполагаем остаться на праздник. Я, хм-м, никогда еще не
видел харконненского гулянья,
— Да. Гулянья, — барон повернулся, и, едва он сделал шаг к выходу из ложи, охрана тут же
окружила его со всех сторон.
Один из офицеров поклонился графу Фенрингу:
— Что прикажете, милорд?
— Мы, ах-х, подождем, мм-м, это столпотворение кончится.
— Да, милорд, — офицер поклонился и отступил на три шага назад.
Граф повернулся к своей даме и заговорил с ней на семейном, похожем на гудение коде:
— Ты, конечно, видела?
Она отвечала ему на том же языке:
— Мальчишка знал, что гладиатор не будет обработан наркотиком. На мгновение он
испугался — это да, но не удивился.
— Все было подстроено. Настоящий спектакль.
— Без сомнения.
— Здесь не обошлось без Хайвата.
— Определенно.
— А я недавно потребовал, чтобы барон уничтожил Хайвата.
— Ты был неправ, дорогой.
— Теперь я понимаю.
— Харконненам может скоро потребоваться новый барон.
— Если Хайват добивается именно этого.
— Это еще надо проверить.
— Молодым управлять будет легче.
— Нам будет легче… после сегодняшней ночи.
— Ты полагаешь, тебе нетрудно его соблазнить, моя милая племенная лошадка?
— Нет, милый. Ты же видел, как он смотрел на меня.
— Да, и, признаюсь, теперь мне понятно, зачем нужно сохранять эту линию крови.

---

— Несомненно, и, кроме этого, нужно припасти для него хорошукгуздечку. Я внедрю в его
сознание несколько бинду-фраз, чтобы вертеть им, когда понадобится.
— И сразу же уедем — как только ты сделаешь это, Она пожала плечами:
— Как же иначе. Я не собираюсь вынашивать ребенка в таком ужасном месте.
— Чего нам только не приходится терпеть во имя человечества!
— Твоя роль полегче моей.
— Ты знаешь, у меня есть кое-какие предрассудки, которые приходится перебарывать.
— Бедный мой возлюбленный, — улыбнулась она и потрепала его по щеке. — Ты ведь
знаешь, что это единственная возможность быть уверенным в сохранении этой линии крови.
Он сухо ответил:
— Я прекрасно понимаю, что мы делаем.
— Можно не опасаться неудачи.
— Провал начинается с предчувствия неудачи, — предостерег он.
— Провала не будет. Гипно-программа в душе Фейд-Роты и его ребенок в моем животе —
и мы тут же улетаем.
— Дядюшка хорош, — сказал граф. — Ты когда-нибудь встречала подобные пропорции?
— Дядюшка лют. Но и племянничек, когда подрастет, будет не хуже.
— Благодаря дяде. Знаешь, если бы мальчишка получил другое воспитание, в правилах
Дома Атрейдсов, например…
— Что делать!
— Вот если бы нам удалось спасти обоих — отпрыска Атрейдсов и этого… По тому, что
рассказывали о юном Поле, это достойный всяческого восхищения юноша, прекрасное
сочетание благородного воспитания с хорошей выучкой, — он покачал головой. — Но что
попусту сожалеть о судьбах нашей аристократии!
— В Бен-Джессерите есть пословица, — сказала леди Фенринг.
— У вас есть пословицы на все случаи жизни!
— Тебе она понравится. Слушай: