Книга II. Муад-диб

оболгали!» А потом пусть обвиняет меня в чем угодно. Великие Дома не поверят нападкам
обвинителя, который однажды оказался клеветником.
— Без сомнения, ваши книги окажутся безупречными, — пробормотал граф.
— Отчего Император так заинтересован в гибели всех вольнаибов? — спросил барон.
— Вы, похоже, хотите переменить тему разговора? — граф дернул плечами. — Этого хотят
сардукары, а вовсе не Император. Им нужно кого-то убивать, чтобы не терять навыков… и они
терпеть не могут бросать начатое дело.
Он что, хочет напугать меня, напоминая о кровожадных убийцах, на которых он
опирается?
— Убийство в какой-то мере всегда было ремеслом, — сказал барон. — Но ведь должен же
быть и предел. Кому-то ведь надо собирать пряности?
Граф хохотнул, словно пролаял:
— Вы всерьез рассчитываете обуздать вольнаибов?
— Их всегда было не слишком много, чтобы говорить об этом всерьез, — сказал барон. —
Но бесконечные убийства растревожили остальное население. Мы дошли до точки, когда я
вынужден предложить другое решение аракианской проблемы, дорогой мой Фенринг. И я

---

должен напомнить, что мои идеи всегда заслуживали уважения Императора.
— Н-да?
— Видите ли, граф, моя новая идея касается Императорской планеты-тюрьмы, Сальюзы
Секунды.
Граф сверкнул на него глазами:
— Какую связь вы углядели между Аракисом и Сальюзой Секундой?
Барон увидел настороженный взгляд Фенринга и ответил:
— Пока никакой.
— Пока?
— Вы не можете не признать, что мы могли бы значительно пополнить Аракис рабочей
силой, превратив его в планету-тюрьму.
— Вы предвидите увеличение числа заключенных?
— Начались такие беспорядки, — оправдываясь, сказал барон, — мне пришлось проявить
некоторую жестокость. В конце концов, вы-то знаете, сколько мне пришлось выложить этой
проклятой Гильдии, чтобы доставить на Аракис наши объединенные силы. Деньги должны ведь
откуда-то и поступать.
— Я надеюсь, вы не рискнете превратить Аракис в планету-тюрьму без позволения
Императора, барон.
— Разумеется, нет, — ответил тот, удивляясь внезапному холоду в голосе графа.
— И еще одно. Нам стало известно, что ментат герцога Лето, Суфир Хайват, вовсе не убит,
а работает на вас.
— Я не мог позволить себе такое расточительство — бросаться ментатами.
— Вы обманули командира сардукаров — сказали ему, что Хайват погиб.
— О, всего лишь невинная ложь, дорогой мой граф. У меня не хватило бы сил переспорить
вашего вояку.
— Хайват и есть тот самый предатель?
— Избави, нет! Предатель — фальшивый доктор, — барон отер пот с шеи. — Вы должны
меня понять, Фенринг. Я остался без ментата. Вы знаете это. Мне никогда еще не приходилось
оказываться в таком положении. Ужасно неудобно!
— Как вам удалось склонить Хайвата на свою сторону?
— Его герцог погиб, — и барон выдавил из себя улыбку. — Не стоит бояться этого ментата,
дорогой мой граф. В его тело внедрен, медленно действующий яд. А в пищу мы добавляем
противоядие. Не будет противоядия — яд сработает, и через несколько дней он умрет.
— Убрать противоядие, — приказал граф.
— Но он пока нам полезен!
— Он знает слишком много того, чего живому человеку знать не положено.
— Вы говорили, что Император не боится разоблачений.
— Бросьте со мной шутки шутить, барон!
— Когда я увижу приказ, скрепленный Императорской печатью, я ему подчинюсь. Но
исполнять ваши прихоти я не собираюсь.
— Вы считаете, это прихоть?
— А чем еще это может быть? Император тоже в определенной мере обязан мне, Фенринг.
Ведь я избавил его от беспокойного герцога.
— С помощью нескольких сардукаров.
— Где бы Император нашел Дом, который обеспечил бы его сардукаров своими
мундирами, чтобы никто не заметил в этом деле его руку?
— Император задавал себе подобный вопрос, барон. Но он расставлял акценты чуть по-

---

другому.
Барон изучал лицо Фенринга: мышцы вокруг рта напряжены, предельное внимание.
— Ах, вот как! Я-то думал, Император не собирается застигнуть меня врасплох.
— Он надеется, что в этом не будет необходимости.
— Император не может думать, что я способен на предательство! — воскликнул барон,
изобразив в голосе гнев и горечь.