Paolo Virno

IV.
]
Разработка понятия множества

---

168
алексей 
пензин
вместо 
послесловия
способность к языку является доиндивидуальной, однако эта 
сфера содержит и возможность индивидуации через пере-
ход от языка как общей способности к конкретному рече вому 
акту. В повседневной жизни мы не говорим «по тексту», а 
импровизируем (более или менее удачно) без написанного 
сценария. Каждый из говорящих является тем самым «вирту-
озом», который индивидуализируется по мере развития своих 
языковых способностей. 
Индивидуация никогда не бывает завершенной, доинди-
ви дуальное никогда полностью не переводится в сингу-
лярность. Субъект и есть это переплетение и борьба инди-
видуализированного с доиндивидуальным, единичного с 
анонимно-универсальным. Исходя из такой теории форми-
рования субъективности, Вирно противопоставляет свое 
видение представлениям о том, что коллективность есть 
нечто такое, что подавляет и поглощает единичное. Именно 
столк новение с коллективностью позволяет отчеканить син-
гулярное, довести индивидуацию до ее возможного предела. 
В отличие от центростремительной и унифицирующей кол-
лективности «народа», коллективность «множества» означа-
ет высший уровень индивидуации, делающий невозможным 
передачу полномочий суверену (государству). 
Зачатки подобного анализа отношений между сингулярным 
и родовым, или доиндивидуальным, Вирно обнаруживает в 
замечаниях Маркса об «общественном индивиде». Вирно 
переводит «общественное» как родовое и доиндивидуальное 
(язык, перцептивная сфера, производственные отношения), 
а сингулярное, индивидуальное – как результат процесса ин-
дивидуации. Он делает весьма нетривиальный вывод, рассма-
тривая этот аспект наследия Маркса как доктрину индивидуа-
лизма в строгом смысле слова, т.е. как теорию индивидуации. 

---

169
Вирно противопоставляет эту доктрину другим современным 
подходам, прежде всего фукианскому, рассматривающему ин-
дивидуацию и субъективацию как часть более широкой стра-
тегии «биополитического» управления самой жизнью. Фуко не 
отвечает на вопрос, почему жизнь индивида стала центральной 
точкой приложения властных стратегий. Для Вирно ответ лежит 
в плоскости политэкономии Маркса. Властный интерес к жиз-
ни связан с механизмами капиталистического производства 
через понятие рабочей силы, детально проанализированное в 
«Капитале»: «Рабочая сила существует только как способность 
живого индивидуума»
73
. Она является потенцией к труду, ро-
довой антропологической способностью. В капиталистической 
экономике наемного труда эта способность принимает форму 
товара: «Чтобы ее владелец мог продавать ее как товар, он дол-
жен иметь возможность распоряжаться ею, следовательно, дол-
жен быть свободным собственником своей способности к труду, 
своей личности»
74
. Рабочая сила как «живой труд» противопо-
ставляется Марксом «мертвому» труду, т.е. овеществлению 
рабочей силы в отчуждаемых продуктах производства. Жизнь 
рабочего, его тело – это и есть носитель рабочей силы как по-
тенции. Она не является чем-то таким, что присутствует в мате-
риальной форме, однако включена в отношения спроса / пред-
ложения рынка труда. Капиталист покупает саму способность 
рабочего к труду, приобретая в результате самый ценный то-
вар, способный производить прибавочную стоимость. Таким 
образом, человеческая жизнь как таковая становится объектом 
властных стратегий ее индивидуации, калибровки не в силу сво-
ей внутренней ценности, а как носитель рабочей силы. «Живой 
73 
Маркс К. Капитал. М.: Издательство политической литературы, 1973. Т. 1. С. 111.
74 
Там же. С. 205.