|
V
Вот мир, глухие, беспорядочные отголоски которого доносили каждую
ночь мои сны. Нечего и надеяться, чтобы я смог дать сколько-нибудь
истинное понятие о страхе и ужасе, заключавшееся в этих отголосках,
поскольку одно их вполне неосязаемое свойство — пронзительное чувство
псевдопамяти — было главным, от чего эти страхи зависели.
Как уже говорил, в своих штудиях я постепенно обрел защиту от этих
чувств под видом рациональных психологических объяснений, и
спасительное
это
воздействие
усиливалось
неуловимым
налетом
привычности, приходившей вместе с течением времени. И все же, ни на что
не взирая, смутный знобящий ужас возвращался снова и снова. Однако он
не захлестывал меня с головой, как бывало, и начиная с 1922 года я жил
пренормальной жизнью, чередуя дело с бездельем.
Шли годы, и я начинал чувствовать, что опыт, изведанный мной —
купно со случаями сродственного заболевания и фольклорными
корреляциями, — следовало бы окончательно суммировать и опубликовать
для пользы серьезных исследователей; стало быть, я подготовил цикл
статей, бегло охватывающих весь материал и проиллюстрированных
грубыми набросками личин, пейзажей, орнаментальной высечки на камне и
иероглифов, упомненных мною.
Статьи появлялись в разное время в течение 1928–1929 годов в «Газете
американского Психологического общества», но особенного внимания не
привлекали. Между тем я продолжал записывать свои сновидения до
мельчайших подробностей, хотя растущая кипа отчетов начинала меня
смущать своими размерами.
10 июля 1934 года Психологическое общество переправило мне
письмо, которое послужило прологом к ужаснейшей кульминационной
стадии моего безумного странствия. На конверте стоял почтовый штемпель
«Пилбарра, Западная Австралия» и имя человека, который, по наведении
справок, оказался горным инженером, весьма видным в своей области. К
письму были приложены престранные снимки. Я приведу текст письма
полностью, и каждый, кто бы его ни прочел, поймет, какое громадное
впечатление письмо и фотография на меня оказали.
Взятый оторопью, я был почти не в силах сразу поверить; ибо хоть я и
часто задумывался о том, что некоторые мотивы предания, влияющего на
мои сны, должны иметь под собою то или иное фактическое основание, тем
не менее не был готов к чему-то вроде осязаемых на ощупь реликтов мира,
канувшего в такой дали, — это не укладывалось в воображении.
Убийственнее всего оказались фотографии — на них в холодной,
неоспоримой достоверности выступали на фоне песков известного рода
каменные глыбы, стертые временем, источенные водой, изрытые ветрами,
чьи слегка горбатые верхние стороны и лунчатые исподнии вели свое
собственное повествование.
Всматриваясь в них с увеличительным стеклом, я среди выбоин и ямок
разглядел, и даже слишком ясно, следы того гигантского орнамента из
выпукло-вогнутых линий и отдельные иероглифы, ставшие столь пугающе
значимыми для меня. Но вот письмо, говорящее само за себя.
Дампье-стрит, 49
Пилбарра, З. Австралия
18 мая 1934
Ам. Психологическое общество
41-я стрит 30 Е
Нью-Йорк, США
для передачи профессору Н. У. Писли
Дорогой сэр!
Недавний разговор с д-ром Е. М. Бойлом из Перта и Ваши
статьи в газетах, только что им присланных, убеждают меня
рассказать Вам о некоторых вещах, виденных мною в Великой
Песчаной пустыне к востоку от наших золотых приисков. Имея в
виду эти особые легенды о древних городах с громадными
каменными постройками и странные орнаменты и иероглифы,
описываемые Вами, представляется, что я натолкнулся на нечто
весьма существенное.
Чернокожие с их всегдашними россказнями об «огромных
меченых камнях» испытывают, кажется, жуткий страх перед
ними. Они их каким-то образом связывают с общеплеменным
мифом о Буддайе, старике-исполине, который спит веками в
недрах земли, положив голову на руки, и однажды, проснувшись,
пожрет мир.
Есть очень старые полузабытые сказания о громадных
подземных хижинах, сложенных из огромных камней, где ходы
уводят все дальше и дальше вниз и где когда-то творились
ужасные вещи. Чернокожие утверждают, что однажды какие-то
воины, спасаясь от врага, спустились в одну такую и уже не
вернулись, однако вскоре оттуда задули пугающие ветра. Правда,
в том, что говорят эти туземцы, обычно смысла не много.
Но мне есть что рассказать кроме этого. Два года назад, когда
я вел изыскания в пустыне примерно на 500 миль к востоку, я
натолкнулся на массу странных тесаных камней, наверное, 3×2×2
футов в размере, выветрившихся и выбитых до предела.
Вначале я не мог обнаружить тех меток, о которых говорили
чернокожие, но, приглядевшись более пристально, различил,
несмотря на ноздреватую поверхность, несколько глубоких
высеченных линий. В них была специфическая кривизна,
которую именно и пытались описать аборигены. Похоже, там
было 30 или 40 глыб, некоторые почти занесены песком, и все в
пределах одной окружности диаметром примерно в четверть
мили.
Заметив несколько штук, я стал осматриваться в поисках
других и при помощи инструментов точно вычислил их
местонахождение. Я также снял на пленку 10–12 наиболее
характерных, прилагаю для Вас отпечатанные снимки.
Информацию и фотографии я передал властям в Перте, но
они ничего не предприняли.
Потом я познакомился с доктором Бойлом. Он прочитал
Ваши статьи в «Газете американского Психологического
общества»; и как-то мне случилось упомянуть об этих камнях. Он
страшно заинтересовался; когда я показал ему снимки, он
разволновался не на шутку, сказав, что камни и знаки на них
были точно такими же, какие Вы видели в своих снах и какие
описывались в легендах.
Он собирался написать Вам, но получилась задержка. Между
тем он прислал мне большую часть газет с Вашими статьями, и я
сразу понял по Вашим рисункам и описаниям, что мои камни
именно то, что Вы имеете в виду. Вы можете в этом убедиться по
фотографиям. Позднее доктор Бойл свяжется с Вами напрямую.
Я понимаю, насколько все это окажется для Вас важным. Нет
сомнения, что перед нами остатки неизвестной цивилизации,
такой древней, что и во сне не снилось. Это на их основе
складывались те Ваши легенды.
Как горный инженер я имею некоторое представление о
геологии и могу сказать, что при одной мысли о древности этих
глыб делается страшно. В основном это песчаник или гранит,
хотя одна почти наверняка сделана из какого-то странного бетона
или цемента.
Они несут на себе следы водяного воздействия, как будто эта
Do'stlaringiz bilan baham: |
