Не навреди

***
Я оперировал Хелен чуть позже тем же утром. Вскрыв череп, я
обнаружил спутанный клубок из опухоли, умирающего мозга и
кровеносных сосудов, с которым мало что мог сделать. Помогая
ординатору пришивать скальп, я горько сожалел о том, что поддался
слабости и согласился на эту операцию. Мои мысли прервал анестезиолог:
– Заходила одна из заведующих. Она очень злилась из-за того, что вы
приняли пациента, хотя у нас не было свободных коек, и сказала, что вам
вообще не стоило браться за этот случай.
– Не ее собачье дело, – проворчал я. – Клинические решения здесь
принимаю я, а не она. Может быть, она захочет пойти и поговорить с
родственниками, сказать им, что Хелен пришло время умереть или что у
нас нет свободных коек?
От злости у меня начали трястись руки – пришлось постараться, чтобы
успокоиться и вернуться к операции.
Когда скальп был зашит, мы с ординатором отошли назад и принялись
осматривать голову девушки.
– Вряд ли заживет, правда? – прокомментировал он, достаточно
молодой для того, чтобы по-прежнему наслаждаться драматичностью и
трагичностью медицины.
– Ты еще не видел, что такое гриб на голове, – ответил я.
После этого я встретился с родственниками пациентки в одной из
комнатушек, предназначенных специально для того, чтобы «преподносить
плохие новости». Я приложил максимум усилий к тому, чтобы избавить их
от ложных надежд. В принципе следовало сделать это еще до операции, так
что я остался не слишком доволен собой. Я объяснил, что не думаю, будто
операция что-то изменит в лучшую сторону, – в конечном счете Хелен все

---

равно предстоит умереть.
– Я знаю, что вы предпочли бы не оперировать в этот раз, – сказал мне
брат Хелен. – Но мы хотим, чтобы вы знали, насколько мы вам благодарны.
Ни один другой врач не желал нас слушать. Она знает, что умрет. Ей просто
хочется немного оттянуть этот момент, вот и все.
Пока он говорил, я заметил, что за окном стояло чудесное весеннее
утро, – даже унылый больничный двор выглядел оптимистично.
– Что ж, если нам повезет, она проживет еще несколько месяцев, –
заключил я, стараясь смягчить удар и уже сожалея о словах, произнесенных
несколькими минутами ранее, когда я безуспешно пытался найти золотую
середину между надеждой и суровой реальностью.
Оставив родных Хелен в крохотной комнатушке, где они вчетвером
теснились на небольшом диване, плотно прижавшись друг к другу, я
устремился прочь от них по мрачному больничному коридору и в
очередной раз задумался о том, как сильно мы цепляемся за жизнь и
насколько меньше было бы страданий, если бы мы этого не делали. Жить
без надежды невероятно сложно, но в конце концов надежда запросто
может одурачить любого из нас.
***
Назавтра все стало только хуже. На утреннем собрании никто не
отпускал привычные язвительные шуточки. Первым мы проанализировали
случай мужчины, умершего вследствие задержки с переводом в наше
отделение, хотя этого легко можно было избежать. Затем настал черед
женщины, у которой констатировали смерть мозга после сильного
кровоизлияния. Мы угрюмо смотрели на ее снимок.
– Это мертвый мозг, – объяснил один из моих коллег младшим
врачам. – Видите, мозг выглядит как матовое стекло.
Последним мы рассмотрели случай восьмидесятилетнего старика,
который пытался повеситься, – в результате его мозг получил
гипоксические повреждения.
– А нельзя рассмотреть что-нибудь менее депрессивное? – спросил
кто-то, но ничего такого не было, и собрание завершилось.
В коридоре я столкнулся с врачом-неврологом, разыскивавшим меня.
Он щеголял в костюме-тройке (редкость для современного больничного
врача), но выглядел не жизнерадостным и веселым, как обычно, а слегка
нерешительным.

---

– Можно попросить вас взглянуть на одну пациентку? – спросил он.
– Разумеется, – ответил я с энтузиазмом, так как всегда стремился
заполучить
себе
побольше
пациентов
и
очень
надеялся
на
доброкачественную опухоль, хотя выражение его лица несколько
настораживало.
– Снимки загружены в систему, – сказал он, и мы вернулись в кабинет,
где ординатор отделения неврологии вывел томограмму на экран
компьютера.
– Увы, ей всего тридцать два, – объяснил невролог.
– О боже! – воскликнул я. На снимке красовалась огромная и
однозначно злокачественная опухоль в лобной части мозга. – Да что за
неделя такая?!
Мы прошли в приемный покой, где на кушетке за занавеской лежала
пациентка. Снимок сделали всего двадцать минут назад, и невролог только
что объяснил ей – в общих чертах, разумеется, – что именно на нем
обнаружили. Эта молодая женщина, мать двоих детей, вот уже несколько
недель мучилась от сильнейших головных болей. Рядом с ней сидел ее
муж. Глаза у обоих были заплаканы.
Я присел на кровать и как можно понятнее объяснил женщине, какого
рода лечение ей понадобится. Я постарался дать ей хоть немного надежды,
но не мог притворяться, будто ее удастся вылечить. Любому врачу
известно: во время подобных мучительных разговоров, особенно если
пациент узнает плохие новости столь внезапно, он усваивает лишь
незначительную часть того, что ему было сказано. Я отправил пациентку
домой, прописав стероиды, которые должны были быстро справиться с
головными болями, назначив операцию на ближайший понедельник и
пообещав ей и ее убитому горем мужу, что обязательно объясню все по
второму разу вечером перед операцией. Если честно, не очень-то приятно
сообщать кому бы то ни было, что у него неизлечимая опухоль мозга, и тут
же отправлять домой, но больше ничего сделать было нельзя.
Следующим утром я показал томограмму ее мозга на утреннем
собрании. Черно-белый снимок высветился перед нами на стене.
Я ознакомил всех с предысторией и попросил Дэвида, одного из самых
молодых стажеров, представить, что после проведения томографии его
попросили встретиться с пациенткой, как это произошло вчера со мной.
Что бы он сказал ей?
Дэвид, обычно уверенный в себе и полный энтузиазма, молчал.
– Ну же, – сказал я. – Ты должен ей что-то сказать. Ты ведь уже делал
это раньше.

---

– Э-э-э, ну… – Он пытался подыскать нужные слова. – Я бы сказал ей,
что на снимке мы увидели аномальное образование с, э-э-э, масс-
эффектом…
– Ну и как она поймет эту хрень?
– Я бы сказал, что нужно провести операцию, чтобы мы могли
установить, что это такое…
– Но ведь это неправда. Мы ведь прекрасно знаем, что это такое. Это
чрезвычайно злокачественная опухоль с отвратительным прогнозом! Ты
боишься сообщить об этом пациентке! Но она поймет, что все плохо, по
тому, как ты на нее смотришь. Если бы речь шла о доброкачественной,
безвредной опухоли, ты бы наверняка улыбался. Так что же ты ей скажешь?
Дэвид ничего не ответил, и в сумрачной комнате вновь повисла
неловкая тишина.
– Да, задача непростая, – произнес я уже мягче. – Поэтому я вас и
спрашиваю.
Если приходится сообщать плохие новости, я никогда не могу
определить, удалось ли мне их правильно преподнести или нет. Пациенты
не звонят после этого со словами «Мистер Марш, мне очень понравилось
то, как вы рассказали мне, что я скоро умру» или «Мистер Марш, это был
полный отстой». Остается только надеяться, что я наломал не слишком
много дров.
Хирург всегда должен говорить правду – но нельзя при этом лишать
пациента последней надежды. Найти золотую середину между здоровым
оптимизмом и реалистичным взглядом на вещи порой оказывается ох как
непросто. Опухоли различаются по степени злокачественности, и никогда
не знаешь, что именно произойдет с конкретным пациентом: всегда есть те,
кому удается прожить с болезнью долгие годы. И это отнюдь не случаи
чудесного исцеления, а лишь статистические выбросы. Вот я и говорю
своим пациентам, что если удача будет на их стороне, то они проживут еще
несколько лет, если же им не повезет – то гораздо меньше. Я объясняю им,
что при рецидиве опухоли можно будет снова заняться лечением. Кроме
того, хотя это в некоторой степени и является попыткой ухватиться за
соломинку, можно надеяться, что появятся новые методы лечения. В конце
концов, большинство пациентов вместе с родственниками непременно
постараются разыскать в Интернете информацию о своей болезни, и
сегодня уже не получится отделаться по-отечески заботливой ложью. Как
бы то ни было, рано или поздно большинство пациентов пересекают точку
невозврата, как произошло с Хелен. Признать, что этот момент настал,
невероятно сложно и пациенту, и врачу.

---

В затемненной комнате царила почтительная тишина, пока я пытался
донести все это до присутствующих, однако мне было сложно определить,
понимают ли они на самом деле то, о чем я говорю.