Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

заслуживающими 
справедливого 
наказания, 
и не 
только не входили бы с ними в переговоры, но и в Бухаре, где вполне известны 
безнаказанные враждебные действия кокандцев в отношении к нам, мы о них 
не иначе выражались бы как о разбойниках, с которыми не хотим иметь 
сношений и которых мы при первом новом преступлении 
[58]
намерены 
наказать. Едва ли выгодно для нас, в случае если бы эмир бухарский попросил 
помощи России в войне о Кокандом, отказать ему в этом и не воспользоваться 
сим случаем, чтобы связать Сыр-Дарьинскую линию с Сибирскою, заняв 
Туркестан и Ташкент 
36
. Бухарское ханство, даже если бы усилилось на счет 
кокандского, не может сделаться для нас опасным по не воинственности 
народа, и потому эмиру трудно будет, как этому уже были неоднократные 
примеры, удержать завоеванную часть Коканда в покорностью. Я доказывал, 
что содействовать даже нашим благосклонным невмешательством Коканду 
против Бухары было бы противно интересам России. Имея в виду, что 
посольство наше в 1841 году было принято эмиром весьма дурно, что оно 
имело неудачу и не могло получить согласие ни на какое из своих требований, 
но даже подверглось различным неприятностям, я указывал на необходимость 
доставить бухарцам какое либо доказательство действительной пользы от 
союза с нами, чтобы понудить эмира изменить свой тогдашний образ действий 
и достигнуть какого либо существенного результата. 

---

Что касается хивинского хана, то я обратил внимание директора, что 
лишь денежная выгода от прохода наших товаров на судах по р. Аму может 
побудить его дозволить свободное плавание наших пароходов по ней. А 
потому я предлагал допустить хана взыскать 2 
1/2
% пошлины с действительной 
ценности товаров на судах, проходящих мимо хивинских владений по реке. 
Допустив это взимание на первые два, три года, можно будет 
[59]
уменьшить 
и изменить эту льготу с развитием нашего судоходства по Аральскому морю 
и р. Аму. 
Во время дневки на р. Эмбе, где в последний раз виделся я с Генерал-
губернатором, кочевавшим в нескольких верстах от меня, Генерал-адъютант 
Катенин посетил меня и; напившись чаю в кибитке моей, осмотрел конвой 
посольства, найдя у нас все в порядке. Вечером я был у него и по 
настоятельной просьбе его, выпроводив свой караван на другой день, еще раз 
к нему заехал, присутствовал на его приеме киргизских и туркменских 
депутаций и 5 часов с ним пробеседовал. При его словоохотливости, я едва 
урвался от любезного собеседника и должен был догонять свой караван, 
ушедший на 30 верст. При мне был конвой из 6 уральских казаков-песенников 
и мы, попав под страшный ливень, промокли до костей. В беседах с Генерал-
адъютантом Катениным выяснилось, что ожидания его относительно Исет-
Кутебарова не сбывались. Надеялись, что он сдержит свое первоначальное 
обещание и явится к начальнику края с повинною на р. Эмбе, вследствие 
объявленного перед тем, в киргизской степи, общего помилования 
непокорным кочевникам. Исет, предвидя дурные для себя последствия от этой 
явки, отправился проститься с своею матерью, а упорная старуха объявила 
колебавшемуся сыну, что она лишит его своего благословения, если он 
осмелится явиться к Генерал-губернатору с повинною и напомнила ему, что 
дед и отец его никогда не признавали власти русских, и, тем не менее, жили в 
степи привольно и благополучно. Не видя сочувствия в своих приближенных 
к изъявлению покорности и не желая идти наперекор матери, Исет поддался 
неприязненным России внушениям некоторых приятелем своих и отказался от 
намерения ехать на встречу Генерал-губернатору, ограничившись присылкою 
своего письма с доверенным своим человеком. 
Желая повлиять на Исета в благоприятном смысле, я стал принимать из 
числа ордынцев, выезжавших на встречу