Н. Игнатьев миссия в хиву и бухару в 1858 году

[60]
посольства 
37
чиклинцев, 
большею частью знакомых и благоприятелей Исета и, под видом участия, 
выставлял им безвыходное и жалкое положение их любимого батыря 
38
, 
которого, если он не покорится добровольно, затравят со всех сторон 
отрядами; я выяснял им могущество России и полную возможность для нас 
унять набеги вооруженною рукою, ничтожность покровительства, которое 
могут оказывать хивинцы буйным киргизским шайкам, грабительство и 
вероломство ханов и благие виды Правительства относительно киргиз. 
Внушения эти разносились по всей окружности, а равно и вести о ласковом 
приеме и моих угощениях. Чиклинцы дали мне наконец знать, что 

---

возвратившийся 27 Мая в чиклинские аулы на р. Темире киргиз назаровского 
отделения этого рода, ездивший в шайку Исета отыскивать трех украденных у 
них лошадей, оставил кочевку Исета на песках Кошкар-Ата, на самом пути, по 
которому приходилось нам следовать, но что он собирался откочевать далее 
на караванную хивинскую дорогу. От другого чиклинца, бывшего недавно в 
гостях у Исета, узнал я, что «батырь» знает о моем приезде в Оренбург и 
движения в Хиву и желает будто бы встретиться со мною на Усть-Урте. Я 
решился не уклоняться от этой встречи, тем более, что уронил бы русское 
достоинство в глазах киргиз и хивинцев, если бы высказал малейшее опасение 
столкновения с вольною вооруженною шайкою наших беглецов. Странность, 
так 
называемого, 
оренбургским 
начальником 
Исетского 
бунта, 
[61]
заключалась в том, что Исет, считая себя обиженным, метил лишь 
русским властям и своим степным недругам, находясь во главе своих 
приверженцев, но с остальным населением, повинующимся степному 
управлению, оставался на приятельской ноге; к нему ездили на побывку чуть 
не из всех аулов, а чиклинцы оставались на его кочевке по несколько дней и 
затем снова возвращались в свои аулы, продолжая вести себя смирно. К Исету 
обращались для отыскания угнанного скота, лошадей, возвращения 
ограбленного имущества; купеческие караваны просили его покровительства 
и охраны; ему как «бию» передавали на суд распри и т. и. Обаяние Исета 
между кочевниками было значительно. Большею частью его считали 
человеком справедливым, верным слову, но угнетаемым пристрастно нашими 
местными властями. 
Так как во время следования нашего по Усть-Урту, мы приблизились бы 
к кочевью Исета, то я счел полезным взять с собою одного из близко знакомых 
с ним чиклинцев, мирно проживавшем в одном из встреченных нами близ р. 
Эмбы аулов, с целью выслать вперед этого киргиза удостовериться в 
настоящих намерениях Исета и, при благоприятных обстоятельствах, сделать 
ему полезное внушение и уговорить принести окончательную повинную. 
Самым способным и расторопным из числа посетивших меня чиклинцев, 
благоприятелей Исета, показался мне мулла Сюгюр-Мухамеджанов. Так как 
внутренние дела киргизские не входили в круг предоставленной мне 
деятельности, и я знал, с каким ревнивым оком Генерал-адъютант Катенин 
смотрит на мои невольные сношения с киргизами, то я сообщил ему тотчас все 
полученные об Исете сведения и испросил его разрешения взять Сюгюра с 
собою, в виде почетного вожака