Артемий Юрьевич Романов

буза
, 
бузотер
, 
лимон
–‘миллион’, 
нехватка
, 
потребиловка
, 
пьянка
, 
танцулька
, 
трепач
, 
хабарник
– ‘взяточник’, 
бузить
, 
брякнуть
, 
выпирать
, 
глотничать
– ‘кричать на 
собрании’, 
объегорить
, 
просадить
, 
смазать
, 
хорохориться
и пр. (1928, 71). Из 
воровского жаргона были почерпнуты такие слова и выражения, как 
мильтон
, 
мура
– 
‘мелочь’, 
пушка
– ‘револьвер’, 
сачок
, 
шмара
– ‘проститутка’, 
шпана
– ‘воры, хулиганы’, 
забуреть
, 
бухтеть
– ‘болтать, говорить глупости’, 
кимарить
– ‘спать’,
настрелять
– 
‘выпросить’, 
обмишуриться
, 
шманаться
– ‘ходить без дела’,
липовый
– ‘фальшивый’ пр. 
(1928, 79), которые и в наши дни вполне употребительны. С другой стороны, Селищев 
приводит и слова, которые уже ушли из современного жаргона, зачастую вместе с 
явлением, которое они описывали: 
балчик
– ‘базар, толкучка’, 
воробушки
, 
гвозди
– 
‘деньги’, 
голуби
– ‘воришки белья’, 
гуза
– ‘трус’, 
зюга
– ‘две копейки’, 
кант
– ‘одна 
копейка’, 
раковая шейка
– ‘милиционер’, 
свеча
– ‘винтовка’, 
снегирь
– ‘милиционер’ и пр. 
В этих и других словах и выражениях в речи молодежи Селищев видит приметы бытовой 
и лингвистической распущенности и цитирует высказывание из статьи Е. Ярославского: 
“мы должны решительно бороться против того, что среди нашей молодежи 
некоммунистичным, некомсомольским объявляется отвращение к циничным выражениям, 
к распущенности в языке, к похабщине” (1928, 75). Селищев также замечает, что 
российская молодежь использует выражения воровского жаргона с тем, чтобы ее речь 
отличалась от речи интеллигенции (1928, 80). Лексические новации в революционный 
период вели к расшатыванию прежних лексических норм. Селищев разграничивал 
носителей языка по их социальной и возрастной принадлежности и попытался показать, 
как в условиях социальной нестабильности социально-возрастные различия говорящих 
отражались на особенностях их словаря. В отличие от работ своих современников (Б.А. 
Ларина 1928, 1931; Д.С. Лихачева 1935, 1993) Селищев опирался лишь на письменные 
источники и пренебрег наблюдениями над живым словоупотреблением в 
неподготовленной устной речи.
Влиянию революции на русский и другие языки в СССР посвящено и несколько 
статей лингвиста и востоковеда Е.Д. Поливанова (1931, 1968), который рассматривал 
изменения в контингенте языковых пользователей в качестве первопричины 
лингвистических изменений. Поливанов указал, что в 20-е годы стандартный словарь 
русского литературного языка пополнился за счет классовых и профессиональных 
диалектов, а именно, в основном за счет словаря фабрично-заводских рабочих, 
матросского словаря и жаргона людей “темных профессий” (1968, 194). Что же касается 
молодежного жаргона в 20-е годы, то, по мнению Поливанова, революция 1917 года не 

---

21 
имела прямого влияния на жаргонизацию речи школьников и студентов, ибо “языковое 
хулиганство” было характерно для языка школьников и семинаристов и в 
дореволюционные годы. Суждение Поливанова о том, что жаргонизмы в речи школьника 
свидетельствуют о стремлении к солидаризации с представителями той или иной 
молодежной группы и являются лингвистической формой протеста против давления со 
стороны учителей и родителей (1931), звучит вполне современно и не нуждается в 
пересмотре. Обратившись к вопросу о взаимопроникновении жаргонных слов и 
выражений, Поливанов показал, как в 20-е годы лексические единицы из жаргона моряков 
и представителей люмпен-пролетариата были заимствованы в жаргон школьников и 
студентов. Поливанов, как и многие другие языковеды в то время, напрямую не ставил 
вопрос о различиях в употреблении жаргонизмов в речи школьников и школьниц, мужчин 
и женщин. Тем не менее, в одной из своих работ, рассматривая фактор пола носителей 
языка в процессе языковых изменений, Поливанов показал (на примере тюркских языков), 
что, при пассивном языковом консерватизме женщин, активно влияют на процесс 
языковой эволюции в основном лишь носители языка мужского пола (1968, 88). 
Б.А. Ларин, известный славист и лексикограф, по праву может считаться и одним из 
основателей современной русской социолингвистики. Б.А. Ларин одним из первых 
доказал необходимость серьезной полевой работы с языковым материалом, 
необходимость использования опросников для уточнения социально-возрастных 
характеристик участников лингвистических исследований и применения статистических 
методов для изучения лингвистического материала (1928, 62-64). Ларин также выдвинул 
тезис об изучении городских арго, как особого направления в лингвистике, отдельного от 
изучения литературного языка и областных диалектов. В 20-е годы Ларин рассматривал 
арго не в качестве варианта отклонения от литературного языка, а как особый социальный 
диалект, и, соответственно, носителей арго как билингвов, владеющих в первую очередь 
арго, и во вторую – общим разговорным языком, который Ларин называл “городским 
просторечием” (1928, 73). Ларин также уделил большое внимание исследованию 
этимологии арготических слов и выражений (Ларин 1931), особенно из числа 
западноевропейских заимствований.
Современники Ларина в конце 20-х годов наблюдали за тем, как многочисленные 
жаргонизмы постепенно проникали в массовое употребление. Стадии этого процесса 
описал В.В. Стратен, своеобразно используя кулинарную аналогию и привлекая фактор 
лингвистической сознательности говорящих. По мнению Стратена, происходит 
“просеивание отпавших от арго и нахлынувших на нас слов через несколько сит: сначала 
эти слова почти целиком просеиваются в жаргон беспризорных; в языке школьников 
некоторые слова уже отсеиваются; еще большее отсеивание происходит в языке 
комсомольцев, затем рабочих, интеллигентов. И сравнительно немногие слова проходят 
через все эти сита, выдерживают борьбу за права полного гражданства” (1929, 43). С 
другой стороны, для многих лингвистов того времени было очевидно, что и сами сита 
могут оказаться дырявыми. В качестве причин массового нарушения литературных 
языковых норм отмечался достаточно низкий культурный уровень советских учителей, а 
также то, что языковое чутье “среднего советского “образованного человека” в 
значительно меньшей мере сопротивляется ненормативным формам словоупотребления, 
чем это имело место у старших поколений” (Ржевский 1951, 14). Л. Ржевский приводит 
характерный пример из своего преподавательского опыта конца 20-х – начала 30-х годов:

---

22 
“Скажите, почему у нас профессор Г. говорит всегда