…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

часть (если не все) последующих операций.
— У меня есть идея. — Майк оглянулся. Бобби Джил поддержала его
улыбкой. — Бобби со мной это придумали.
— Мы с Бобби, Майк. Ты уже не ребенок, говори как взрослый.
— Да-да, извините. Если вы зайдете с нами в кафетерий минут на десять, мы
вам все объясним.
Я зашел. Мы выпили кофе. Я выслушал их идею. И согласился. Иногда, если
прошлое стремится к гармонии с самим собой, мудрый прочищает горло и
подпевает ему.
6 
В тот вечер ссора в квартире над моей головой разгорелась нешуточная.
Малышка Джун вносила свои пять центов — орала как резаная. Магнитофон я
включать не стал: ругались на русском, по большей части. Потом, где-то около
восьми, воцарилась непривычная тишина. Я предположил, что они улеглись спать на
два часа раньше обычного, и как же это радовало.
Я уже подумывал о том, чтобы улечься самому, когда к дому подкатил
огромный «кадиллак». Из кабины выскользнула Джин, следом выпрыгнул как
чертик из табакерки Джордж. Открыл заднюю дверь и достал большого плюшевого
кролика с невероятным пурпурным мехом. Я таращился на это действо через щель
между шторами, пока до меня не дошло: завтра Пасхальное воскресенье.
Они направились к наружной лестнице. Джин шла, Джордж несся галопом. От
его громоподобных шагов по шатким ступеням дрожал весь дом.
Я слышал удивленные голоса у себя над головой, приглушенные, но ясные
вопросы. Шаги пересекли потолок, заставив задребезжать люстру в гостиной.
Освальды подумали, что прибыла далласская полиция, чтобы арестовать главу
семейства? Или кто-то из агентов ФБР, приходивших к Ли, когда они жили на
Мерседес-стрит? Я надеялся, что сердце маленького ублюдка запрыгнуло ему в
горло и чуть не удушило.
Раздался громкий стук в дверь на втором этаже, потом веселый голос де
Мореншильдта:
— Открывай, Ли! Открывай, язычник!
Дверь открылась. Я надел наушники, но ничего не услышал. Потом, когда уже
собрался воспользоваться микрофоном в пластмассовой миске, Ли или Марина
включили лампу с установленным в ней «жучком». Он снова заработал, во всяком
случае, на какое-то время.

---

— …для ребенка. — Голос Джин.
— Ой, спасибо! — воскликнула Марина. — Огромное спасибо, Джин, вы так
добры!
— Не стой столбом, товарищ, налей нам что-нибудь, — добавил де
Мореншильдт. Судя по голосу, он уже пропустил несколько стаканчиков.
— У меня только чай, — раздраженно и полусонно ответил Ли.
— Чай — это хорошо. У меня есть чем его разбавить. — Я буквально увидел,
как де Мореншильдт подмигнул.
Марина и Джин перешли на русский. Ли и де Мореншильдт — его тяжелые
шаги узнавались безошибочно — двинулись на кухню, где я услышать их не мог.
Женщины стояли около лампы, и их голоса полностью заглушали мужские.
Потом Джин воскликнула на английском:
— Господи, это 
ружье
?
Все замерло, включая — судя по ощущениям — и мое сердце.
Марина рассмеялась. Звенящим смехом коктейльной вечеринки, 
ха-ха-ха
,
насквозь фальшивым.
— Он теряет работу, у нас нет денег, а этот безумец покупает винтовку. Я
говорю: «Поставь ее в стенной шкаф, ты, чокнутый идиот, чтобы не пугать
беременную жену».
— Я хотел пострелять по мишеням, ничего больше, — заговорил Ли. — В
морской пехоте у меня получалось. В мою честь «панталонами Мэгги»
[149]
не
размахивали.
Новая пауза, продлившаяся, как мне показалось, целую вечность, а потом
громовой смех де Мореншильдта.
— Да ладно, не пудри мне мозги! Как ты смог не попасть в него, Ли?
— Я понятия не имею, о ком вы говорите.
— О генерале Уокере, парень. Кто-то чуть не разбрызгал мозги этого
негроненавистника по стене кабинета его собственного дома на Черепашьем ручье.
Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь?
— В последнее время я газет не читал.
— Да? — удивилась Джин. — Разве там, на стуле, не «Таймс гералд»?
— Я про новости. Слишком они тоскливые. Только раздел юмора и страницы с
вакансиями. Большой Брат говорит: работай, или ребенок умрет с голоду.
— Так этот неудачный выстрел — не твоя работа? — спросил де Мореншильдт.
Дразня его.