|
наклонилась вперед
, мистер Амберсон.
У нее горели глаза
.
Она действительно хотела увидеть. Я их выпроводила и попросила дежурного врача
сделать мисс Данхилл укол успокоительного. Отец — не мужчина, а мышонок —
попытался извиниться за жену. «Она не знала, что расстраивает Сейди», — говорит
он. «Что ж, — отвечаю я, — а как насчет вас? Язык проглотили?» И знаете, что
сказала женщина перед тем, как они вошли в лифт?
Я покачал головой.
— Она сказала: «Я не могу его винить, просто не могу. Он играл в нашем дворе,
такой милый мальчик». Можете вы в это поверить?
Я мог. Потому что, образно говоря, уже встречался с миссис Данхилл. Она
бежала за своим сыном по Западной Седьмой улице и орала во всю мощь легких:
Остановись, Роберт, не иди так быстро, я еще с тобой не закончила.
— Возможно, вы найдете ее… очень взвинченной, — добавила старшая
медсестра. — Я просто хотела, чтобы вы знали, что на то есть причина.
9
Она не была взвинчена. Такой вариант устроил бы меня больше. Если есть
такое понятие, как глубокая депрессия, то вечером Пасхального воскресенья Сейди
пребывала именно в этом состоянии. Она сидела на стуле, перед ней стояла
нетронутая тарелка с китайским рагу. Сейди похудела, ее длинное тело, казалось,
тонуло в больничном халате, который она запахнула, увидев меня.
Правда, она улыбнулась — той половиной лица, которая могла улыбаться, — и
подставила здоровую щеку для поцелуя.
— Привет, Джордж… я лучше буду так тебя называть, да?
— Пожалуй. Как ты, милая?
— Они говорят, что лучше, но у меня такое ощущение, будто кто-то облил мне
лицо керосином и поджег. И все потому, что меня сняли с обезболивающих. Не дай
Бог, чтобы я подсела на наркотики.
— Если тебе нужны обезболивающие, я могу с кем-нибудь поговорить.
Она покачала головой.
— От них у меня туман в голове, а мне нужно подумать. Опять же, с ними
трудно контролировать эмоции. Вчера я поругалась с отцом и матерью.
В палате стоял только один стул — если не считать за таковой унитаз в углу, —
поэтому я сел на кровать.
— Старшая сестра ввела меня в курс дела. Судя по тому, что она подслушала,
ты имела полное право сорваться.
— Возможно, но какой в этом прок? Мама никогда не изменится. Она может
часами говорить о том, что при родах я едва не убила ее, но на других ей наплевать.
Ей недостает такта, а еще больше чего-то другого. Как-то это называется, но я не
могу вспомнить.
— Сочувствия?
— Да. И у нее очень острый язык. Долгие годы она хлестала им отца. И теперь
он редко раскрывает рот.
— Тебе больше не обязательно видеться с ними.
— Я думаю, мне придется. — Мне все меньше нравился ее спокойный,
отстраненный голос. — Мама говорит, что они приготовили мою прежнюю комнату,
а больше мне идти просто некуда.
— Твой дом в Джоди. И твоя работа.
— По-моему, мы об этом говорили. Я собираюсь написать заявление об уходе
по собственному желанию.
— Нет, Сейди, нет. Это очень плохая идея.
Она попыталась улыбнуться.
— Ты говоришь, как миз Элли, которая не поверила тебе, когда ты сказал, что
Джонни опасен. — Подумала, потом добавила: — Разумеется, я тоже не поверила.
До самого конца вела себя как дура, да?
— У тебя есть дом.
— Это правда. И платежи по закладной, которые я вносить не могу.
— Я заплачу.
Это до нее дошло. На лице отразился шок.
— Ты не сможешь!
— Если на то пошло, смогу. — И смог бы, во всяком случае, какое-то время. А
при необходимости я мог рассчитывать на Кентуккийское дерби и Шатогея. — Я
переезжаю из Далласа и буду жить у Дека. Арендной платы он с меня не берет, так
что появятся деньги для выплат по закладной.
Слеза, собравшаяся на ресницах правого глаза, задрожала.
— Ты не понимаешь. Я не могу заботиться о себе, пока не могу. И ухаживать за
мной нигде не будут, кроме как дома, где мама наймет медсестру, чтобы та помогала
с самым сложным. У меня еще осталась гордость. Не слишком много, но осталась.
— Я позабочусь о тебе.
Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
— Что?
— Ты меня слышала. И когда дело касается меня, Сейди, ты можешь засунуть
гордость в то самое место, куда не заглядывает солнце. Так уж вышло, что я тебя
люблю. И если ты любишь меня, то должна перестать нести бред о возвращении
домой к своей крокодилихе-матери.
Ей удалось выдавить из себя улыбку, а потом она замерла, задумавшись,
положив руки на укрытые больничным халатом колени.
— Ты приехал в Техас, чтобы что-то сделать, а не ухаживать за школьной
библиотекаршей, которая оказалась слишком глупой и не смогла осознать нависшей
над ней опасности.
— Мое дело в Далласе может подождать.
—
Может?
— Да. — Вот так все и решилось. Ли отправлялся в Новый Орлеан, я
возвращался в Джоди. Прошлое продолжало бороться со мной и выиграло этот
раунд. — Тебе нужно время, Сейди, а у меня время есть. Мы можем провести его
вместе.
— Я тебе не нужна. — Она понизила голос почти до шепота. — Такая, как
сейчас.
— Нужна.
Она смотрела на меня глазами, которые боялись надеяться, но все равно
надеялись.
— Почему?
— Потому что ты — лучшее, что у меня есть.
Здоровая сторона ее рта задрожала. Слеза покатилась по щеке, за ней
последовали другие.
— Если мне не придется возвращаться в Саванну… если не придется жить с
ними… с
ней
… тогда мне, возможно… я не знаю… чуть полегчает.
Я обнял ее.
— Тебе полегчает.
— Джейк? — Ее голос глушили слезы. — Ты сможешь кое-что сделать для
меня, перед тем как уйдешь?
— Что, милая?
— Унеси это чертово китайское рагу. От его запаха меня мутит.
10
Старшую медсестру с плечами футболиста и пришпиленными к груди часами
звали Ронда Макгинли, и восемнадцатого апреля она настояла на том, чтобы
самолично не только завезти инвалидное кресло, в котором сидела Сейди, в лифт, но
и выкатить его к краю тротуара, где ждал у своего универсала Дек.
— И чтобы больше я тебя здесь не видела, дорогуша, — наказала медсестра
Макгинли после того, как мы помогли Сейди перебраться на переднее сиденье.
Сейди рассеянно улыбнулась и ничего не сказала. Она сидела, обдолбанная по
самое не могу в прямом смысле этого слова. Доктор Эллертон приезжал утром,
чтобы обследовать ее лицо, и этот мучительный процесс потребовал
дополнительного количества обезболивающих препаратов.
Макгинли повернулась ко мне.
— В ближайшее время ей потребуется много тепла и ласки.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Мы уехали. В десяти милях к югу от Далласа Дек попросил:
— Возьми это у нее и выброси в окно. Я должен следить за чертовой дорогой.
Сейди заснула, держа в руке дымящуюся сигарету. Я перегнулся через спинку
сиденья и выдернул окурок из ее пальцев. Сейди застонала и прошептала:
— Нет, Джонни, пожалуйста, не надо.
Я встретился взглядом с Деком. Только на секунду, но мне стало понятно, что
думаем мы об одном и том же:
Do'stlaringiz bilan baham: | 
