…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Разумеется, именно тогда, но могло быть и хуже: до последнего сброса на ноль ты
погиб.
На мгновение его лицо закаменело, потом расслабилось.
— Наверное, Тетского, если об этом подумать. Мы его называли «Великий
сайгонский облом шестьдесят седьмого». Вертолет, на котором я летел, потерпел
крушение. Большинство людей, находившихся в той птичке, погибло. Некоторые —
дипломаты, некоторые — еще совсем дети.
— Шестьдесят седьмого? — переспросил я. — Не шестьдесят восьмого?
— Совершенно верно. Ты тогда еще не родился, но, конечно же, читал об этом в
учебниках по истории.
— Наверное. — Я позволил ему налить чуть больше виски в мой стакан —
чтобы закрыть дно — и продолжил: — Я знаю, что президента Кеннеди едва не
убили в ноябре тысяча девятьсот шестьдесят третьего. После этого ничего не знаю.
Он покачал головой.
— Никогда не слышал о такой странной амнезии.

---

— Кеннеди переизбрали?
— В соперничестве с Голдуотером? Будьте уверены.
— Он баллотировался в паре с Джонсоном?
— Конечно. Кеннеди требовалась победа в Техасе. Он ее добился. Губернатор
Коннолли в ту избирательную кампанию пахал на него, как раб, хотя его тошнило от
программы «Новый рубеж», с которой Кеннеди шел на выборы. Он называл свою
поддержку Кеннеди «Долгом позора». Из-за того, что случилось в тот день в
Далласе. Ты точно ничего не знаешь о выборах? В школе вас этому не учили?
— Вы это пережили, Гарри. Вот и расскажите мне.
— Я не против, — ответил он. — Глотни виски, сынок. И перестань смотреть
на эти фотографии. Если ты ничего не знаешь о переизбрании Кеннеди в шестьдесят
четвертом, тем более не знаешь членов моей семьи.
Ах, Гарри,
подумал я.
3 
Когда я был совсем маленьким — года три или четыре, — мой пьяный дядька
рассказал мне историю Красной Шапочки. Не ту, которую можно найти в детских
книжках, а в версии «Детям до шестнадцати не рекомендуется», полную криков и
крови, с финальным ударом топора дровосека. Воспоминания о том, как дядька мне
все это рассказывал, по-прежнему очень живые, но от самой истории подробностей
в памяти осталось мало: зубы волка, обнаженные в широком оскале, залитая кровью
бабушка, заново рождающаяся из вспоротого брюха. Я хочу сказать следующее:
если вы ожидаете услышать «Краткую альтернативную историю мира,
рассказанную Гарри Даннингом Джейку Эппингу», забудьте об этом. И дело не
только в ужасе осознания, до какой степени все пошло не так. Дело и в моем
стремлении вернуться в прошлое и все исправить.
Но что-то, конечно, в памяти зацепилось. К примеру, поиски Джорджа
Амберсона по всему миру. Результата они не принесли — Джордж исчез, как судья
Крейте, — но за сорок восемь лет, прошедших после попытки покушения в
Далласе, Амберсон превратился в чуть ли не мифическую фигуру. Спаситель или
участник заговора? Для обсуждения собирались целые конгрессы, и, слушая рассказ
Гарри, я не мог не вспомнить о многочисленных теориях заговора, которыми
обросло совершенное Ли убийство. Как вы уже знаете, прошлое стремится к
гармонии.
Ожидалось, что в шестьдесят четвертом Кеннеди одержит сокрушительную
победу над Барри Голдуотером, но за него проголосовало лишь на сорок
выборщиков больше, и только непоколебимые сторонники демократической партии
сочли такой перевес убедительным. В самом начале второго срока Кеннеди разъярил
избирателей, придерживавшихся правых взглядов, и военное сообщество, заявив,
что Северный Вьетнам «представляет собой меньшую опасность для нашей
демократии, чем расовое неравенство в наших школах и городах». Полностью он
войска не вывел, но находились они только в Сайгоне и по периметру района,

---

который назывался — сюрприз, сюрприз — Зеленой зоной. Вместо того чтобы
наращивать численность военной группировки, вторая администрация Кеннеди
закачивала во Вьетнам огромные деньги. Таков уж Американский путь.
Великих реформ шестидесятых годов в области гражданских прав провести не
удалось. Кеннеди в отличие от Линдона Джонсона с этим не справился, а Джонсон,
занимая пост вице-президента, ничем не мог ему помочь. Республиканцы и
диксикраты
[170]
 сто десять дней флибустьерствовали
[171]
 в конгрессе. Один умер на
трибуне, став героем правых. Наконец сдавшись, Кеннеди в сердцах произнес фразу,
которая преследовала его до самой смерти в 1983 году: «Белая Америка заполнила
свой дом хворостом; теперь он загорится».
Последовали расовые бунты. Пока Кеннеди занимался ими, северовьетнамская
армия взяла Сайгон — и человека, который втянул меня в эту историю,
парализовало при падении вертолета на палубу американского авианосца.
Общественное мнение все сильнее осуждало ДФК.
Через месяц после падения Сайгона Мартина Лютера Кинга застрелили в
Чикаго. Убийцей оказался агент-стажер ФБР Дуайт Холли. Прежде чем покончить с
собой, он заявил, что выполнял приказ Гувера. Чикаго заполыхало. Как и еще
дюжина крупнейших американских городов.
Президентом выбрали Джорджа Уоллеса. К тому времени землетрясения
набрали силу. С этим Уоллес ничего поделать не мог, зато зажигательными бомбами
восстановил порядок в Чикаго. По словам Гарри, это произошло в июне 1969 года.
Месяцем позже президент Уоллес выставил Хо Ши Мину ультиматум: или Сайгон
становится свободным городом, как Берлин, или Ханой становится мертвым
городом, как Хиросима. Дядюшка Хо ультиматум отверг. Если он думал, что Уоллес
блефовал, то ошибся. 9 августа 1969 года Ханой превратился в радиоактивное
облако, ровно через двадцать четыре года после того, как Гарри Трумэн сбросил
«Толстяка» на Нагасаки. Вице-президент Кертис Лемей лично участвовал в этой
операции. Выступая с обращением к нации, Уоллес сказал, что выполнялась воля
Божья. Большинство американцев с этим согласились. Рейтинг Уоллеса взлетел до
небес, но нашелся по меньшей мере один человек, который не одобрил принятого
решения. Звали его Артур Бремер, и 15 мая 1972 года он застрелил Уоллеса, когда
тот в рамках предвыборной кампании по переизбранию выступал в торговом центре
Лорела, штат Мэриленд.
— Из какого оружия он стрелял?
— Кажется, из револьвера тридцать восьмого калибра.
Само собой. Может, из «полис спешл», может, из «виктори», револьвера той
модели, из которого убили патрульного Типпита на другой нити реальности.
Губерт Хамфри стал президентом в 1972 году. Землетрясения все усиливались.
Число 
самоубийств 
росло 
в 
геометрической 
прогрессии. 
Процветал
фундаментализм всех сортов. Терроризм подпитывался самыми разными
религиозными экстремистами. Индия и Пакистан начали войну. Поднялись новые
грибовидные облака. Бомбей никогда не стал Мумбаем. Превратился в

---

радиоактивный пепел, который разносит ветер.
Та же судьба постигла и Карачи. Мир удалось восстановить, лишь когда Россия,
Китай и Соединенные Штаты пригрозили, что бомбардировками отправят обе
страны в каменный век.
В 1976 году Хамфри потерпел сокрушительное поражение от Рональда Рейгана.
Не смог победить даже в родном штате — Миннесоте.
Две тысячи человек совершили самоубийство в Джонстауне, Гайана.
В ноябре 1979 года иранские студенты захватили американское посольство в
Тегеране, взяв в заложники не шестьдесят шесть, а более двухсот человек. По
иранскому телевидению катились отрубленные головы. Рейган выучил урок
ханойского ада, и атомные заряды остались в бомбовых отсеках и ракетных шахтах,
но он послал войска. Оставшихся заложников, разумеется, перебили, а вскоре
возникла новая террористическая организация, назвавшаяся «Основанием» — или,
на арабском, «Аль-Каидой», — которая начала устанавливать придорожные мины
здесь, там, повсюду.
— Этот человек умел выступать, как никто другой, но он понятия не имел, что
такое воинствующий ислам, — заметил Гарри.
«Битлз» воссоединились и сыграли Концерт мира. Террорист-смертник взорвал
в толпе пояс шахида и убил триста человек. Пол Маккартни ослеп.
Вскоре после этого заполыхал весь Ближний Восток.
Россия развалилась.
Какая-то группа — вероятно, покинувшие страну русские закоренелые
фанатики — начала продавать ядерное оружие террористам, в том числе и
«Основанию».
— К тысяча девятьсот девяносто четвертому году, — рассказывал Гарри, —
здешние нефтяные поля очень напоминали черное стекло. Светились в темноте.
После этого терроризм начал сходить на нет. Пару лет назад кто-то взорвал
портативную атомную бомбу размером с чемодан, но получилось не очень. Я хочу
сказать, что должно пройти шестьдесят или восемьдесят лет, прежде чем кто-то
сможет устроить гулянку на Южном берегу, и, разумеется, Мексиканский залив
превратился в Мертвое море, но от радиоактивного заражения умерло только десять
тысяч человек. К тому времени нас это уже не касалось. Мэн проголосовал за
присоединение к Канаде, а президент Соединенных Штатов Клинтон возражать не
стал. Нам радостно помахали ручкой.
— Билл Клинтон?
— Господи, нет. Он стал бы кандидатом от партии в две тысячи четвертом, но
умер от сердечного приступа во время партийного съезда. Место Билла заняла его
жена. Она президент.
— Справляется?
Гарри помахал рукой.

---

— Более-менее… но землетрясения законом не запретишь.
Над головой вновь раздался чавкающе-рвущий звук. Я посмотрел на потолок.
Гарри — нет.
— Что это? — спросил я.
— Сынок, никто, похоже, не знает, — ответил он. — Ученые спорят, но в этом
случае, думаю, ближе всех к истине проповедники. Они говорят, что это Бог
готовится стереть с лица земли всю работу Его рук, точно так же, как Самсон стер с
лица земли храм филистимлян. — Гарри допил виски. Румянец затеплился на его
щеках… на которых я не видел язв, вызванных радиацией. — И в этом они,
наверное, правы.
— Святой Боже, — выдохнул я.
Он пристально посмотрел на меня.
— Наслушался истории, сынок?
Я бы мог ответить: «Хватит до конца жизни».
4 
— Я должен иди. — Я повернулся к Гарри. — У вас все будет в порядке?
— Пока не помру. Как и прочие. — Он встретился со мной взглядом. — Джейк,
откуда ты взялся? И почему меня не отпускает ощущение, что я тебя знаю?
— Может, потому, что мы всегда знаем наших добрых ангелов?
— Чушь собачья.
Я хотел уйти, в надежде, что моя жизнь после следующего сброса на ноль
станет проще. Но сначала, поскольку передо мной сидел хороший человек, которому
выпали огромные страдания во всех трех его инкарнациях, вновь подошел к камину
и взял одну из фотографий в рамке.
— Только осторожней, пожалуйста, — нервно воскликнул Гарри. — Это моя
семья.
— Знаю. — Я сунул рамку в его скрюченные артритом, покрытые старческими
пятнами руки. В рамке была черно-белая, немного выцветшая фотография,
увеличенная с кодаковского негатива. — Фотографировал ваш отец? Я спрашиваю,
потому что его на фотографии нет.
Он с любопытством посмотрел на меня, потом на фотографию.
— Нет. Нас сфотографировала соседка летом тысяча девятьсот пятьдесят
восьмого года. Мои отец и мать тогда уже жили врозь.
Я задался вопросом, та ли это соседка, которую я однажды видел. Она курила
сигарету и попеременно мыла семейный автомобиль и поливала семейную собаку.
Почему-то я не сомневался, что та самая. Откуда-то из глубин сознания, словно звук,
идущий из колодца, вдруг донеслись голоса девочек со скакалкой: