…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

«НАКЛЕЙКА „А“ ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ
ПОЛУЧИТЬ НОРМИРОВАННЫЕ ТОВАРЫ»
.
Группа подростков шла по другой стороне улицы. Они о чем-то болтали и
смеялись.
— Эй! — крикнул я им. — Библиотека еще открыта?
Они посмотрели на меня. Я увидел красные светлячки сигарет… только, судя
по запаху, курили они марихуану.
— Да пошел ты, козел! — крикнул один.
Другой повернулся, стянул штаны, показал мне голый зад.
— Все книги, которые там найдешь, твои!
Последовал общий гогот, и они пошли дальше, разговаривая тихими голосами и
оглядываясь.
Голый зад меня не смутил — я такое уже видел, — но эти взгляды мне не
понравились. Тихие голоса — еще меньше. Они могли что-то замышлять. Джейк
Эппинг в это бы не поверил, в отличие от Джорджа Амберсона. Джорджу пришлось
многое пережить, и именно Джордж наклонился, поднял два увесистых куска бетона
и сунул в передние карманы, на всякий случай. Джейк счел это глупостью, но
возражать не стал.
Еще через квартал торгово-деловой район (пусть и такой плохонький) резко
оборвался. Меня догнала пожилая женщина, нервно поглядывавшая на подростков
на другой стороне улицы, которые находились чуть впереди. Голову женщина
повязала платком, рот и нос закрывал респиратор вроде тех, что носили люди с
ХОБЛ
— Мэм, вы не знаете, работает ли библио…
— Отстань! — Она смотрела на меня большими испуганными глазами. Луна на
мгновение выплыла из-за облаков, и я увидел, что лицо женщины покрыто язвами.
Одна, под правым глазом, проела плоть до кости. — У меня есть бумага,
разрешающая находиться на улице, на ней печать Совета, так что отстань от меня! Я
иду к моей сестре! Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву.
Если прикоснешься ко мне, я включу жужжалку, и придет констебль.
Почему-то я в этом сомневался.
— Мэм, я всего лишь хочу узнать, работает ли биб…
— Ее уже много лет как закрыли, а книги выбросили. Там сейчас проводят
Собрания ненависти. Отстань от меня, а не то вызову констебля.
Она пошла дальше, оглядываясь каждые несколько секунд, чтобы убедиться,
что я не иду за ней. Я подождал, пока она удалится на безопасное, по ее мнению,
расстояние, и двинулся дальше по Главной улице. Колено чуть оправилось после
безумного забега по лестнице далласского книгохранилища, но я все равно хромал и

---

чувствовал, что хромать придется еще не один день. В некоторых домах за
задернутыми шторами горел свет, однако «Энергетическая компания центрального
Мэна» не имела к этому никакого отношения. Горожане пользовались фонарями
Коулмана, а кое-где даже керосиновыми лампами. Но в основном дома стояли
темные. Некоторые выгорели. На стене одного такого дома я увидел фашистскую
свастику, на стене другого — написанные краской из баллончика слова
«ЕВРЕЙСКАЯ КРЫСА».
Эти мальчишки — уже беда, а скоро они начнут искать жертву.
И… она действительно сказала: «Собрания ненависти»?
Перед одним из редких домов, которые находились в пристойном состоянии —
этот в сравнении с большинством смотрелся как особняк, — я увидел длинную
коновязь, совсем как в фильме-вестерне… и привязанных к ней настоящих лошадей.
Когда луна вновь выглянула в просвет между облаками, я смог разглядеть кучки
лошадиного навоза, некоторые свежие. Подъездную дорожку перегораживали
ворота. Луна спряталась за облаком, так что я не смог прочитать, что написано на
железных листах, но о содержании догадался и без чтения: «ДЕРЖИСЬ
ПОДАЛЬШЕ».
Я услышал, как впереди кто-то отчетливо произнес одно слово: «Блин!»
Голос был немолодой, определенно не принадлежавший этим подросткам, и
доносился он с моей стороны улицы. Мужчина, который произнес это слово, злился.
Более того, злился, похоже, на себя. Я пошел на голос.
— Твою мать! — в отчаянии воскликнул голос. — Вот говно!
Мужчина находился примерно в квартале от меня. Прежде чем я добрался туда,
громко звякнуло что-то металлическое, и мужчина закричал:
— Убирайтесь отсюда! Чертовы маленькие сопливые сучата! Убирайтесь
отсюда, пока я не достал пистолет!
Ему ответил издевательский смех. Смеялись, конечно, обкурившиеся
подростки, ищущие жертву, потом заговорил тот — в этом я не сомневался, — кто
показал мне голый зад:
— У тебя только один пистолет, который в штанах, и готов спорить, ствол у
него давно согнулся!
Опять смех, потом треснуло что-то металлическое.
— Говнюки, вы сломали мне спицу! — И тут в голосе мужчины появились
нотки страха. — Нет, нет, оставайтесь на своей чертовой стороне!
Облака разошлись. Выглянула луна. В ее блеклом свете я увидел старика в
инвалидном кресле. Он переезжал одну из улиц, выходящих на Главную, —
Гаддард-стрит, если названия не изменились. Одно из колес угодило в глубокую
рытвину, и потому кресло сильно наклонилось влево. Подростки направлялись к
нему. Парень, пославший меня, держал в руке пращу с заложенным в нее камнем.
Теперь стало ясно, откуда взялся металлический звон и треск.

---

— Есть старые баксы, дедуля? Если уж об этом зашла речь, есть новые баксы
или консервы?
— Нет. Если уж вам не хватает совести вытащить меня из ямы, по крайней мере
уйдите и оставьте меня в покое!
Но они искали беззащитную жертву и, конечно же, уходить не собирались.
Решили ограбить его, отнять то малое, что могло быть при нем, возможно, избить и
уж точно вытряхнуть из инвалидного кресла.
Джейк и Джордж слились воедино, и теперь оба жаждали крови.
Внимание мальчишек сосредоточилось на старике, сидевшем в инвалидном
кресле, и они не видели, как я иду к ним по диагонали — точно так же я пересекал
шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников. Моя левая рука мало на
что годилась, но к правой претензий не было, я накачал ее за три месяца занятий
лечебной гимнастикой, сначала в «Паркленде», потом в «Эден-Фоллоус». И
точность броска я сохранил, не зря же играл третьим бейсменом в средней школе.
Первый камень я бросил с тридцати футов, и он угодил Голожопому в грудь. Тот
вскрикнул от боли и неожиданности. Подростки — все пятеро — повернулись ко
мне. Когда они это сделали, я увидел, что их лица обезображены, как и у
перепуганной женщины. Парень с пращой, мистер Да-Пошел-Ты, выглядел хуже
остальных. На месте его носа зияла дыра.
Я переложил второй кусок бетона из левой руки в правую и бросил в самого
высокого из подростков, в дылду в большущих мешковатых штанах, которые тот
подтянул до самой грудины. Он поднял руку, чтобы защититься. Кусок бетона
угодил в нее, вышиб из пальцев косяк. Подросток взглянул на меня и побежал.
Голожопый последовал за ним. Трое остались.
— 
Врежь им, сынок!
— завопил старик в инвалидном кресле. — 
Давно пора,
клянусь Богом!
Я не сомневался, что пора, но числом они превосходили меня, а все снаряды я
расстрелял. Однако имея дело с подростками, взять верх в такой ситуации можно
только одним способом — не выказывать страха, демонстрировать истинно
взрослую злобу. Продолжать переть на них, что я и делал. Схватил мистера Да-
Пошел-Ты за старенькую футболку правой рукой, левой вырвал у него пращу. Он
смотрел на меня, широко раскрыв глаза, не сопротивляясь.
— Бздун! — Я наклонился к нему, чуть ли не ткнулся своим носом в… ткнулся
бы в его нос, если бы тот не сгнил. От подростка пахло потом, дымом марихуаны и
грязью. — Какой же ты бздун, если готов напасть на старика в инвалидном кресле.
— Кто вы…
— Чарли гребаный Чаплин. Ездил во Францию, чтобы посмотреть, как танцуют
дамы. А теперь вали отсюда.
— Отдайте мне мою…
Я знал, чего он хочет, и звезданул пращей ему по лбу. Раздавил одну из язв,
оттуда потек гной с кровью. От боли его глаза наполнились слезами. Меня же

---

наполнили отвращение и жалость, но я постарался не выказать ни первого, ни
второй.
— Ничего не получишь, бздун, кроме шанса убраться отсюда, прежде чем я
вырву твои никчемные яйца из твоей, несомненно, гниющей мошонки и засуну в
дыру, которая у тебя теперь на месте носа. У тебя один шанс. Воспользуйся им. — Я
набрал полную грудь воздуха и выкрикнул ему в лицо, окатив его капельками
слюны: — 
Бегом!
Затем я наблюдал, как они убегают, испытывая стыд и восторг примерно в
равных пропорциях. Прежнему Джейку удавалось угомонить даже особо буйных в
классах для выполнения домашнего задания, в том числе и в пятницу перед
каникулами, но на большее он не годился. Новый Джейк отчасти стал Джорджем. А
Джордж многое пережил.
За моей спиной раздался хриплый кашель, напомнивший мне об Эле
Темплтоне. Когда приступ прошел, старик заговорил:
— Парень, я бы многое отдал, чтобы увидеть, как эти злобные говнюки
улепетывают, сверкая пятками. Я не знаю, кто вы, но у меня в кладовке осталось
немного «Гленфиддиша», и если вы вытащите меня из этой чертовой рытвины и
откатите домой, я разделю его с вами.
Луна выглянула снова, и пока она светила в разрыве между облаками, я
разглядел его лицо. Он отрастил длинную седую бороду, и из носа торчала трубочка,
но даже по прошествии пяти лет я без труда узнал человека, который втянул меня в
эту историю.
— Привет, Гарри, — поздоровался я.

---