|
шурш-шурш
плоско-прядильных станков.
Открыл глаза. Вонь грязной, заброшенной туалетной комнаты сменилась вонью
текстильной фабрики, работающей на полную мощность в тот год, когда агентства
по защите окружающей среды еще не существовало. Я стоял на крошащемся бетоне,
а не на грязном линолеуме. Слева видел большие металлические контейнеры,
наполненные отходами текстильного производства и прикрытые мешковиной.
Справа — сушильный сарай. Из «кроличьей норы» я вышел за две минуты до
полудня 9 сентября 1958 года. Гарри Даннинг вновь стал маленьким мальчиком.
Каролин Пулин была в школе, возможно, слушала учителя, возможно, грезила о
каком-нибудь парнишке или о том, как через пару месяцев пойдет с отцом на охоту.
Сейди Данхилл еще не вышла замуж за мистера Швабру и жила в Джорджии. Ли
Харви Освальд проходил службу в Южно-Китайском море в составе подразделения
морской пехоты. И Джон Ф. Кеннеди, второй сенатор от штата Массачусетс, только
мечтал о президентстве.
Я вернулся.
6
Я подошел к цепи, нырнул под нее. Постоял на другой стороне, повторяя про
себя последовательность ближайших действий. Потом направился к углу
сушильного сарая. За ним, привалившись к стене, стоял Зеленая Карточка. Только
карточка Зака Ланга больше не была зеленой. Она потускнела и приобрела какой-то
промежуточный, охряный оттенок, застряв на полпути от зеленого к желтому. Его
теплое не по погоде пальто запылилось, прежде новенькая шляпа выглядела
потрепанной и грязной. Щеки, при нашей первой встрече чисто выбритые,
покрывала щетина… кое-где седая. Глаза налились кровью. Пить он еще не начал —
запаха я не почувствовал, — но все к этому шло. Зеленый дом, в конце концов,
находился в пределах того маленького круга, где он мог свободно перемещаться, а
все эти нити реальности, которые приходилось держать в голове, вызывали боль.
Множество прошлых — уже не подарок, но прибавьте еще и множество будущих.
Любой запьет, если есть возможность добраться до спиртного.
Я провел в 2011 году час. Может, чуть больше. А сколько времени прошло для
него
? Я не знал.
Не хотел
знать.
— Слава Богу, — выдохнул он… совсем как в прошлый раз. Но когда снова
протянул руки, чтобы сжать мою, я отшатнулся. Его ногти были длинными и
черными от грязи. Пальцы дрожали. Эти руки — и пальто, и шляпа, и карточка под
лентой — принадлежали потенциальному алкашу. — Вы знаете, что должны
сделать, — сказал он.
— Я знаю, чего вы от меня хотите.
— Желания не имеют к этому никакого отношения. Вы должны вернуться в
последний раз. Если все хорошо, вы окажетесь в закусочной. Скоро ее должны
увезти. И как только это произойдет, пузырь, вызвавший все это безумие, лопнет.
Просто чудо, что он продержался так долго.
Вы должны замкнуть круг
.
Он вновь потянулся ко мне. На этот раз я не просто отдернул руку, а повернулся
и побежал к автомобильной стоянке. Зеленая Карточка бросился следом. Из-за
больного колена я не мог оторваться. Слышал, как он нагоняет меня, когда пробегал
мимо «плимута-фьюри», двойника того самого автомобиля, которому я не уделил
должного внимания в «Кэндлвуд бунгалос». Я спешил к пересечению Главной
улицы и Старой льюистонской дороги. На другой стороне вечный фанат рокабилли
стоял, упираясь в деревянную обшивку стены «Фрута» согнутой ногой в черном
сапоге.
Я бежал через железнодорожные пути, опасаясь, что больная нога подведет,
зацепится за кусок угля или шлак, но споткнулся и упал Ланг. Я услышал его крик
— жалобный и одинокий, — и на мгновение пожалел его. Тяжелая ему досталась
работа. Однако жалость не заставила меня притормозить. Любовь предъявляет
жесткие требования.
Автобус «Льюистонский экспресс» подъезжал к остановке. Я метнулся через
перекресток, и водитель сердито нажал клаксон. Я подумал о другом автобусе,
набитом людьми, которые хотели посмотреть на президента. И на супругу
президента, разумеется, в розовом костюме. Между президентом и его супругой, на
сиденье лимузина, лежали розы. Не желтые — красные.
—
Джимла, вернись!
Он все говорил правильно. Я в конце концов превратился в Джимлу, монстра из
кошмара Розетты Темплтон. Я прохромал мимо «Кеннебек фрут», теперь уже
намного опережая Охряную Карточку. Этот забег я определенно выигрывал. Я —
Джейк Эппинг, школьный учитель; я — Джордж Амберсон, честолюбивый писатель;
я — Джимла, с каждым шагом подвергающий все большей опасности весь мир.
Но я бежал.
Думал о Сейди, высокой, и невозмутимой, и прекрасной, и бежал. О Сейди, с
которой всегда случались мелкие происшествия, которой предстояло споткнуться о
плохого человека, Джона Клейтона. Он мог причинить ей больший урон, чем синяк
на голени.
Мир, отданный за любовь
— кто это написал, Драйден или Поуп?
Тяжело дыша, я остановился у «Тит Шеврон». На другой стороне улицы
битник, владелец «Веселого белого слона», курил трубку и наблюдал за мной.
Охряная Карточка стоял напротив переулка, отделявшего «Кеннебек фрут» от
соседнего здания. Дальше, судя по всему, он идти не мог.
Он протянул руки, и это мне совершенно не понравилось. Потом упал на
колени и сцепил пальцы перед собой, от чего стало совсем тошно.
—
Пожалуйста, не делай этого! Ты же знаешь, какова цена!
Я знал — и все равно продолжил путь. Телефонная будка стояла у перекрестка,
за церковью Святого Иосифа. Я закрылся внутри, нашел в телефонном справочнике
нужный номер, бросил в щель дайм.
Когда подъехало такси, водитель курил «Лаки», а радиоприемник работал на
волне Дабл-ю-джей-эй-би.
История повторяется.
Do'stlaringiz bilan baham: |
