Убайдулла-наме вступление во имя аллаха милостивого и милосердного! /1б

221
. В конце концов они толпою отправились к девана-и Пансадмани 
222
, к 
которому люди вообще питали 
[159]
доверие, вместе с этим юродивым пошли к дому 
Ма'сума аталыка и там подняли крики и вопли о помощи, стали произносить грубые 
слова. Аталык, испугавшись всеобщего восстания, стал оправдываться и сказал, что это — 
дело приближенных государя и что об этом нужно доложить хану. Обнадежив людей, он 
решил так: “Если господу будет /140б/ угодно, я, доведши об этом до августейшего 
сведения, постараюсь устранить случившееся”. Но так как по натуре бухарцам было 
свойственно поднимать бунты и мятежи, и ими всецело овладело представление о 
[постигшем] их несчастья, то они не удовлетворились словами и увещеваниями аталыка. 
Вся масса народа, выдвинув вперед упомянутого девану, подошла ко дворцу государя. Эта 
банда разбойников стала громить камнями ворота высокого арка и кричать оскорбления и 
ругательства. Когда придворные с преувеличениями доложили государю об этих 
неодобрительных действиях, вспыхнул огонь августейшего гнева и последовал такой 
приказ: “то, что ввел мехтар Шафи', — никто не должен изменять. Кто этого не исполнит, 
тому пусть снимут голову”. 
/141а/ Пишущий сие полагает, что бухарцы сами были достойны этого. Вследствие 
овладевшего государем гнева повесили трех-четырех глупцов, и то, чего хотел мехтар 
Шафи', упрочилось; бухарцы, чести ради, волей-неволей, дали обращение единице за 
четверку 
223
. Через несколько дней в городе и в степи открылась торговля, убытки же 
пришлось принять на себя. Так что и до сих пор мехтары высочайшего двора и 
финансово-податные чиновники, подражая гнусному постановлению того неблагодарного 
мехтара, хвалятся и гордятся этим непохвальным делом и по своему убеждению считают 
[его вполне] законным. 
Да воздаст тебе всевышний аллах за действия, [совершенные] в отношении нас! 
Аллах [впрочем] лучше знает!