Три товарища

* * *
Мы купили гроб и место для могилы на общинном кладбище. Похороны Готтфрида
состоялись в ясный солнечный день. Мы сами укрепили крышку и снесли гроб вниз по лестнице.
Провожающих было немного. Фердинанд, Валентин, Альфонс, бармен Фред, Джорджи, Юпп,
фрау Штосс, Густав, Стефан Григоляйт и Роза. У ворот кладбища нам пришлось немного
подождать. Впереди были еще две похоронные процессии. Одна шла за черным автомобилем,
другая за каретой, в которую были впряжены лошади, украшенные черным и серебряным
крепом. За каретой шла бесконечная вереница провожающих, оживленно беседовавших между
собой.
Мы сняли гроб с машины и сами опустили его на веревках в могилу. Могильщик был этим
доволен, у него и без нас хватало дел. Мы пригласили пастора. Правда, мы не знали, как бы
отнесся к этому Готтфрид, но Валентин сказал, что так нужно. Впрочем, мы просили пастора не
произносить надгробную речь. Он должен был только прочитать небольшую выдержку из
библии. Пастор был старый, близорукий человек. Подойдя к могиле, он споткнулся о ком земли
и свалился бы вниз, если бы не Кестер и Валентин, подхватившие его. Но, падая, он выронил
библию и очки, которые как раз собирался надеть. Смущенный и расстроенный, щуря глаза,
пастор смотрел в яму.
– Не беспокойтесь, господин пастор, – сказал Валентин, – мы возместим вам потерю.
– Дело не в книге, – тихо ответил пастор, – а в очках: они мне нужны.
Валентин сломал ветку у кладбищенской изгороди. Он встал на колени у могилы, ухитрился
подцепить очки за дужку и извлечь их из венка. Оправа была золотая. Может быть, пастор
поэтому и хотел получить их обратно. Библия проскользнула сбоку и очутилась под гробом;
чтобы достать ее, пришлось бы поднять гроб и спуститься вниз. Этого не желал и сам пастор. Он
стоял в полном замешательстве.
– Не сказать ли мне все-таки несколько слов? – спросил он.
– Не беспокойтесь, господин пастор, – сказал Фердинанд. – Теперь у него под гробом весь
Ветхий и Новый завет.
Остро пахла вскопанная земля. В одном из комьев копошилась белая личинка. Я подумал:
«Могилу завалят, а личинка будет жить там внизу; она превратится в куколку, и в будущем году,
пробившись сквозь слой земли, выйдет на поверхность. А Готтфрид мертв. Он погас». Мы
стояли у могилы, зная, что его тело, глаза и волосы еще существуют, правда уже изменившись,
но все-таки еще существуют, и что, несмотря на это, он ушел и не вернется больше. Это было
непостижимо. Наша кожа была тепла, мозг работал, сердце гнало кровь по жилам, мы были
такие же, как прежде, как вчера, у нас было по две руки, мы не ослепли и не онемели, все было
как всегда… Но мы должны были уйти отсюда, а Готтфрид оставался здесь и никогда уже не мог
пойти за нами. Это было непостижимо.
Комья земли забарабанили по крышке гроба. Могильщик дал нам лопаты, и вот мы
закапывали его, Валентин, Кестер, Альфонс, я, – как закапывали когда-то не одного товарища.
Вдруг мне почудилось, будто рядом грянула старая солдатская песня, старая, печальная
солдатская песня, которую Готтфрид часто пел:
Аргоннский лес, Аргоннский лес,
Ты как большой могильный крест…

---

Альфонс принес черный деревянный крест, простой крест, какие стоят сотнями тысяч во
Франции вдоль бесконечных рядов могил. Мы укрепили его у изголовья могилы Готтфрида.
– Пошли, – хрипло проговорил наконец Валентин.
– Да, – сказал Кестер. Но он остался на месте. Никто не шелохнулся. Валентин окинул всех
нас взглядом.
– Зачем? – медленно сказал он. – Зачем же?.. Проклятье!
Ему не ответили.
Валентин устало махнул рукой:
– Пойдемте.
Мы пошли к выходу по дорожке, усыпанной гравием. У ворот нас ждали Фред, Джорджи и
остальные.
– Как он чудесно смеялся, – сказал Стефан Григоляйт, и слезы текли по его беспомощному
печальному лицу.
Я оглянулся. За нами никто не шел.

---

XXV 
В феврале мы с Кестером сидели в последний раз в нашей мастерской. Нам пришлось ее
продать, и теперь мы ждали распорядителя аукциона, который должен был пустить с молотка
все оборудование и такси. Кестер надеялся устроиться весной гонщиком в небольшой
автомобильной фирме. Я по-прежнему играл в кафе «Интернациональ» и пытался подыскать
себе еще какое-нибудь дневное занятие, чтобы зарабатывать больше.
Во дворе собралось несколько человек. Пришел аукционист.
– Ты выйдешь, Отто? – спросил я.
– Зачем? Все выставлено напоказ, а цены он знает.
У Кестера был утомленный вид. Его усталость не бросалась в глаза посторонним людям, но
те, кто знал его хорошо, замечали ее сразу по несколько более напряженному и жесткому
выражению лица. Вечер за вечером он рыскал в одном и том же районе. Он уже давно знал
фамилию парня, застрелившего Готтфрида, но не мог его найти, потому что, боясь
преследований полиции, убийца переехал на другую квартиру и прятался. Все эти подробности
установил Альфонс. Он тоже был начеку. Правда, могло статься, что преступник выехал из
города. Он не знал, что Кестер и Альфонс выслеживают его. Они же рассчитывали, что он
вернется, когда почувствует себя в безопасности.
– Отто, я выйду и погляжу, – сказал я.
– Хорошо.
Я вышел. Наши станки и остальное оборудование были расставлены в середине двора.
Справа у стены стояло такси. Мы его хорошенько помыли. Я смотрел на сидения и баллоны.
Готтфрид часто называл эту машину «наша старая дойная корова». Нелегко было расставаться с
ней.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я быстро обернулся. Передо мной стоял молодой человек
ухарского вида, в пальто с поясом. Вертя бамбуковую трость, он подмигнул мне:
– Алло! А ведь мы знакомы!
Я стал припоминать:
– Гвидо Тисс из общества «Аугека»!
– Ну, вот видите! – самодовольно заявил Гвидо. – Мы встретились тогда у этой же рухляди.
Правда, с вами был какой то отвратительный тип. Еще немного, и я бы дал ему по морде.
Представив себе, что этот мозгляк осмелился бы замахнуться на Кестера, я невольно
скорчил гримасу. Тисс принял ее за улыбку и тоже осклабился, обнажив довольно скверные
зубы:
– Ладно, забудем! Гвидо не злопамятен. Ведь вы тогда уплатили огромную цену за этого
автомобильного дедушку. Хоть что-нибудь выгадали на нем?
– Да, – сказал я. – Машина неплохая.
Тисс затараторил:
– Послушались бы меня, получили бы больше. И я тоже. Ладно, забудем! Прощено и забыто!
Но сегодня мы можем обтяпать дельце. Пятьсот марок – и машина наша. Наверняка. Покупать ее
больше некому. Договорились.
Я все понял. Он полагал, что мы тогда перепродали машину, и не знал, что мастерская
принадлежит нам. Напротив, он считал, что мы намерены снова купить это такси.
– Она еще сегодня стоит полторы тысячи, – сказал я. – Не говоря уже о патенте на право
эксплуатации.
– Вот именно, – с жаром подхватил Гвидо. – Поднимем цену до пятисот. Это сделаю я. Если

---

нам отдадут ее за эти деньги – выплачиваю вам триста пятьдесят наличными.
– Не пойдет, – сказал я. – У меня уже есть покупатель.
– Но все же… – Он хотел предложить другой вариант.
– Нет, это бесцельно… – Я перешел на середину двора. Теперь я знал, что он будет
поднимать цену до тысячи двухсот.
Аукционист приступил к делу. Сначала пошли детали оборудования. Они не дали большой
выручки. Инструмент также разошелся по дешевке. Настала очередь такси. Кто-то предложил
триста марок.
– Четыреста, – сказал Гвидо.
– Четыреста пятьдесят, – предложил после долгих колебаний покупатель в синей рабочей
блузе.
Гвидо нагнал цену до пятисот. Аукционист обвел всех взглядом. Человек в блузе молчал.
Гвидо подмигнул мне и поднял четыре пальца.
– Шестьсот, – сказал я.
Гвидо недовольно покачал головой и предложил семьсот. Я продолжал поднимать цену.
Гвидо отчаянно набавлял. При тысяче он сделал умоляющий жест, показав мне пальцем, что я
еще могу заработать сотню. Он предложил тысячу десять марок. При моей следующей надбавке
до тысячи ста марок он покраснел и злобно пропищал;
– Тысяча сто десять.
Я предложил тысячу сто девяносто марок, рассчитывая, что Гвидо назовет свою последнюю
цену – тысячу двести. После этого я решил выйти из игры.
Но Гвидо рассвирепел. Считая, что я хочу вытеснить его окончательно, он неожиданно
предложил тысячу триста. Я стал быстро соображать. Если бы он действительно хотел купить
машину, то, бесспорно, остановился бы на тысяче двухстах. Теперь же, взвинчивая цену, он
просто, мстил мне. Из нашего разговора он понял, что мой предел – тысяча пятьсот, и не видел
для себя никакой опасности.
– Тысяча триста десять, – сказал я.
– Тысяча четыреста, – поспешно предложил Гвидо.
– Тысяча четыреста десять, – нерешительно проговорил я, боясь попасть впросак, – Тысяча
четыреста девяносто! – Гвидо торжествующе и насмешливо посмотрел на меня. Он был уверен,
что здорово насолил мне.
Выдержав его взгляд, я молчал.
– Кто больше? – спросил аукционист.
Молчание.
– Кто больше? – спросил он второй раз. Потом он поднял молоток. В момент, когда Гвидо
оказался владельцем машины, торжествующая мина на его лице сменилась выражением
беспомощного изумления. В полном смятении он подошел ко мне:
– А я думал, вы хотите…
– Нет, – сказал я.
Придя в себя, он почесал затылок:
– Черт возьми! Нелегко будет навязать моей фирме такую покупку. Думал, что вы дойдете
до полутора тысяч. Но на сей раз я все-таки вырвал у вас этот ящик из-под носа!
– Это вы как раз и должны были сделать! – сказал я.
Гвидо захлопал глазами. Только когда появился Кестер, Гвидо сразу понял все и схватился
за голову:
– Господи! Так это была ваша машина? Какой же я осел, безумный осел! Так влипнуть!
Взяли на пушку! Бедный Гвидо! Чтобы с тобой случилось такое! Попался на простенькую

---

удочку! Ладно, забудем! Самые прожженные ребята всегда попадаются в ловушку, знакомую
всем детям! В следующий раз как-нибудь отыграюсь! Свое не упущу!
Он сел за руль и поехал. С тяжелым чувством смотрели мы вслед удалявшейся машине.