Три товарища

* * *
Перед домом Пат я еще раз придирчиво осмотрел свой костюм. Потом я поднялся по
лестнице. Это был современный новый дом – прямая противоположность моему обветшалому
бараку. Лестницу устилала красная дорожка. У фрау Залевски этого не было, не говоря уже о
лифте.
Пат жила на четвертом этаже. На двери красовалась солидная латунная табличка.
„Подполковник Эгберт фон Гаке“. Я долго разглядывал ее. Прежде чем позвонить, я невольно
поправил галстук. Мне открыла девушка в белоснежной наколке и кокетливом передничке; было
просто невозможно сравнить ее с нашей неуклюжей косоглазой Фридой. Мне вдруг стало не по
себе.
– Господин Локамп? – спросила она. Я кивнул. Она повела меня через маленькую
переднюю и открыла дверь в комнату. Я бы, пожалуй, не очень удивился, если бы там оказался
подполковник Эгберт фон Гаке в полной парадной форме и подверг меня допросу, – настолько я
был подавлен множеством генеральских портретов в передней. Генералы, увешанные орденами,
мрачно глядели на мою сугубо штатскую особу. Но тут появилась Пат. Она вошла, стройная и
легкая, и комната внезапно преобразилась в какой-то островок тепла и радости. Я закрыл дверь
и осторожно обнял ее. Затем я вручил ей наворованную сирень.
– Вот, – сказал я. – С приветом от городского управления.
Она поставила цветы в большую светлую вазу, стоявшую на полу у окна. Тем временем я
осмотрел ее комнату. Мягкие приглушенные тона, старинная красивая мебель, бледно-голубой
ковер, шторы, точно расписанные пастелью, маленькие удобные кресла, обитые поблекшим
бархатом.

---

– Господи, и как ты только ухитрилась найти такую комнату, Пат, – сказал я.
– Ведь когда люди сдают комнаты, они обычно ставят в них самую что ни на есть рухлядь и
никому не нужные подарки, полученные ко дню рождения.
Она бережно передвинула вазу с цветами к стене. Я видел тонкую изогнутую линию
затылка, прямые плечи. худенькие руки. Стоя на коленях, она казалась ребенком, нуждающимся
в защите. Но в ней было что-то от молодого гибкого животного, и когда она выпрямилась и
прижалась ко мне, это уже не был ребенок, в ее глазах и губах я опять увидел вопрошающее
ожидание и тайну, смущавшие меня. А ведь мне казалось, что в этом грязном мире такое уже не
встретить.
Я положил руку ей на плечо. Было так хорошо чувствовать ее рядом.
– Все это мои собственные вещи, Робби. Раньше квартира принадлежала моей матери.
Когда она умерла, я ее отдала, а себе оставила две комнаты. – Значит, это твоя квартира? –
спросил я с облегчением. – А подполковник Эгберт фон Гаке живет у тебя только на правах
съемщика?
Она покачала головой:
– Больше уже не моя. Я не могла ее сохранить. От квартиры пришлось отказаться, а
лишнюю мебель я продала. Теперь я здесь квартирантка. Но что это тебе дался старый Эгберт?
– Да ничего. У меня просто страх перед полицейскими и старшими офицерами. Это еще со
времен моей военной службы.
Она засмеялась:
– Мой отец тоже был майором.
– Майор это еще куда ни шло.
– А ты знаешь старика Гаке? – спросила она.
Меня вдруг охватило недоброе предчувствие:
– Маленький, подтянутый, с красным лицом, седыми, подкрученными усами и громовым
голосом? Он часто гуляет в городском парке?
Она смеясь перевела взгляд с букета сирени на меня:
– Нет, он большого роста, бледный, в роговых очках?
– Тогда я его не знаю.
– Хочешь с ним познакомиться? Он очень мил.
– Боже упаси! Пока что мое место в авторемонтной мастерской и в пансионе фрау Залевски.
В дверь постучали. Горничная вкатила низкий столик на колесиках. Тонкий белый фарфор,
серебряное блюдо с пирожными, еще одно блюдо с неправдоподобно маленькими
бутербродами, салфетки, сигареты и бог знает еще что. Я смотрел на все, совершенно
ошеломленный.
– Сжалься, Пат! – сказал я наконец. – Ведь это как в кино. Уже на лестнице я заметил, что
мы стоим на различных общественных ступенях. Подумай, я привык сидеть у подоконника фрау
Залевски, около своей верной спиртовки, и есть на засаленной бумаге. Не осуждай обитателя
жалкого пансиона, если в своем смятении он, может быть, опрокинет чашку!
Она рассмеялась:
– Нет, опрокидывать чашки нельзя. Честь автомобилиста не позволит тебе это сделать. Ты
должен быть ловким. – Она взяла чайник. – Ты хочешь чаю или кофе?
– Чаю или кофе? Разве есть и то и другое?
– Да. Вот, посмотри. – Роскошно! Как в лучших ресторанах! Не хватает только музыки.
Она нагнулась и включила портативный приемник, – я не заметил его раньше.
– Итак, что же ты хочешь, чай или кофе?
– Кофе, просто кофе, Пат. Ведь я крестьянин. А ты что будешь пить?

---

– Я выпью с тобой кофе.
– А вообще ты пьешь чай?
– Да.
– Так зачем же кофе?
– Я уже начинаю к нему привыкать. Ты будешь есть пирожные или бутерброды?
– И то и другое. Таким случаем надо воспользоваться. Потом я еще буду пить чай. Я хочу
попробовать все, что у тебя есть.
Смеясь, она наложила мне полную тарелку. Я остановил ее:
– Хватит, хватит! Не забывай, что тут рядом подполковник! Начальство ценит умеренность
в нижних чинах!
– Только при выпивке, Робби. Старик Эгберт сам обожает пирожные со сбитыми сливками.
– Начальство требует от нижних чинов умеренности и в комфорте, – заметил я.
– В свое время нас основательно отучали от него. – Я перекатывал столик на резиновых
колесиках взад и вперед. Он словно сам напрашивался на такую забаву и бесшумно двигался по
ковру. Я осмотрелся. Все в этой комнате было подобрано со вкусом. – Да, Пат, – сказал я, – вот,
значит, как жили твои предки!
Пат опять рассмеялась:
– Ну что ты выдумываешь?
– Ничего не выдумываю. Говорю о том, что было.
– Ведь эти несколько вещей сохранились у меня случайно.
– Не случайно. И дело не в вещах. Дело в том, что стоит за ними. Уверенность и
благополучие. Этого тебе не понять. Это понимает только тот, кто уже лишился всего.
Она посмотрела на меня:
– И ты мог бы это иметь, если бы действительно хотел.
Я взял ее за руку:
– Но я не хочу, Пат, вот в чем дело. Я считал бы себя тогда авантюристом. Нашему брату
лучше всего жить на полный износ. К этому привыкаешь. Время такое.
– Да оно и весьма удобно. Я рассмеялся:
– Может быть. А теперь дай мне чаю. Хочу попробовать.
– Нет, – сказала она, – продолжаем пить кофе. Только съешь что-нибудь. Для пущего
износа.
– Хорошая идея. Но не надеется ли Эгберт, этот страстный любитель пирожных, что и ему
кое-что перепадет?
– Возможно. Пусть только не забывает о мстительности нижних чинов. Ведь это в духе
нашего времени. Можешь спокойно съесть все.
Ее глаза сияли, она была великолепна.
– А знаешь, когда я перестаю жить на износ, – и не потому, что меня кто-то пожалел? –
спросил я.
Она не ответила, но внимательно посмотрела на меня.
– Когда я с тобой! – сказал я. – А теперь в ружье, в беспощадную атаку на Эгберта!
В обед я выпил только чашку бульона в шоферской закусочной. Поэтому я без особого труда
съел все. Ободряемый Пат, я выпил заодно и весь кофе.